А на станции садиться в вагон гораздо удобней, чем на ходу, хоть и на подъеме. Прыгать на ходу — хорошенькое дело! Да и кондуктор будет недоволен. И потом я же заплатил за билет? Вот он, в кармане, — я нащупал картонный прямоугольничек. — Действителен в течение двадцати четырех часов. Так что же еще? Что мне, я не понимаю, прыгать на ходу? Это противоречит здравому смыслу. Да нет, в принципе, напрямик во всех отношениях удобней».
Я встал и пошел по склону, по извилистой тропинке, вверх. Я все никак не мог принять решения, ни того, ни другого.
«Осмотрюсь, — подумал я, — осмотрюсь, а там и приму решение».
Взойдя на вершину холма, я остановился. Передо мной, насколько я мог видеть, лежали холмы. Не очень высокие и не очень крутые, а скорей пологие (просто эта местность была такая холмистая), пустые, поросшие редкой травой какого-то безразличного цвета, тоже вроде защитного. Впрочем, это было общее впечатление, потому что трава кое-где была и зеленого цвета, встречалась и какая-то серо-голубая мохнатая травка, а местами небольшими группками — и желтые головки облетевших одуванчиков, — но в целом все эти холмы казались какими-то бурыми, нет, именно защитного цвета, «хаки» или как он там называется, и только тропинки были желтоватыми, но вдали они становились тоньше, и дальше их совсем не было видно — там уже все было бурым. Да и небо было какое-то, хоть и безоблачное, хоть и голубое, но и голубизна была блеклой, и солнца не было видно, хоть и нельзя было сказать, что пасмурно. Вообще все были холмы и холмы, и только где-то впереди, на одном из них, на обращенном ко мне склоне, был виден какой-то двор с длинными крышами, из-за которых торчала высокая, как на фабрике или на заводе, и, вероятно, кирпичная труба. Весь этот двор был обнесен забором, кажется, деревянным. Если глядеть направо, там, уже совсем далеко, из-за холмов, поднималась водонапорная башня. Я знал, что за этой башней, немного дальше, пролегает железная дорога. Железной дороги отсюда, разумеется, не было видно, но я знал, что она там находится. Если посмотреть налево, там, тоже на холме, правда, на другом, на вершине, была какая-то темная штука; может быть, какая-нибудь будка или сторожка. Но это меня не очень занимало. Главное, что пейзаж был скучный и непривлекательный и в целом он вызывал у меня чувство беспокойства или тревоги, или еще чего-то такого.
«А может быть, все-таки дернуть напрямик? — снова подумал я. (Эта мысль соблазняла меня.) — Плюнуть на все и рвануть: ведь это скорей. Ну, решайся же, решайся, — говорил я себе. — Решайся хоть на что-нибудь: на то или на другое. Ведь так ты просто теряешь время».
Жена часто упрекала меня в нерешительности. Она всегда говорила, что так-то я человек ничего: и спокойный, и трудолюбивый, и скромный (она даже говорила, что чересчур скромный), но вот что касается решительности, то тут она считает, что ее у меня начисто нет. Мне кажется, она в этом не совсем права: решительность во мне есть. Может быть, ее недостаточно, но и не так, чтобы совсем не было. Она есть. Но в такой, например, ситуации?.. Тут еще десять раз подумаешь, прежде чем на что-то решиться.
Я наконец разозлился.
«Черт возьми! — разозлился я. — Да что я, хуже других, что ли? Не хуже, — подумал я, — нисколько не хуже. Не лучше, но и не хуже. Нет, я не могу сказать, чтобы я был лучше других: у меня вовсе нет такой самоуверенности. Наверное, есть люди и лучше меня, я даже уверен, что есть, должны быть, не может не быть. Но в среднем... если взять в среднем, я такой же человек, как и другие, как все, ничем не хуже.
Но все же, — подумал я, — с другой стороны... Нельзя же, чтобы никто ни о чем не думал? Нет, так нельзя. Человек должен думать, не может не думать, просто не имеет права. И то, что он не хуже других, не дает ему права не думать. Мы все не хуже других, и тем не менее должны думать».
У меня прямо зудело внутри.
«А что, если все-таки дернуть напрямик? — подумал я. — Ведь это же быстрей!»
Но тут я вспомнил офицера, с которым разговаривал на Малой Средней. Он был так вежлив со мной и так любезно объяснил мне мой маршрут. И кроме того, он так крепко надеется на мою порядочность. Было бы очень некрасиво подвести его. Да нет, это было бы просто неэтично: взять и подвести человека, который крепко на тебя надеется.