В Доме творчества писателей «Пицунда» я шел через холл на первом этаже к лифту.
— Кожедуб! — окликнул меня кто-то из собратьев по перу. — На рынок за вином едешь?
— Нет, — сказал я и вошел в лифт.
Там уже находились Доризо с супругой. Надо сказать, в середине восьмидесятых писательские Дома творчества были чем-то вроде Куршевеля. Во всяком случае, некоторые жены писательских начальников ездили в них исключительно для показа нарядов и драгоценностей.
Жена Доризо была одета во что-то немыслимое. Очевидно, и бриллианты на руках, в ушах и на шее были у нее тоже не самые мелкие.
— Вы родственник Ивана Никитовича? — осведомилась супруга, вздернув одну бровь.
— Однофамилец, — сказал я.
— А я дружу с его женой, — усмехнулась супруга. — Она замечательно играет в карты.
— В очко? — удивился я.
— В преферанс, — тоже удивилась супруга. — Обыгрывает всех, кто сидит за столом. Кроме меня, конечно. Но это по дружбе.
Она снова усмехнулась. Доризо неодобрительно молчал. Кажется, ему не нравился наш разговор.
К счастью, лифт остановился, и я из него вышел.
«Стало быть, — подумал я, — жена Ивана Кожедуба играет в карты. А что в это время делает он сам?»
Вопрос был чисто риторический. Маршал авиации мог себе найти занятие по душе в любое время дня и ночи.
В 2003 году столицей Дней славянской письменности был назван Воронеж. К началу третьего тысячелетия от Рождества Христова братья-славяне разбежались по своим квартирам, и каждая страна этот праздник отмечала самостоятельно.
— Поедешь в Воронеж? — спросил меня поэт Сергей Бензенюк, который каким-то образом попал в оргкомитет этого самого праздника.
— Поеду, — сказал я.
До этого я был на Днях славянской письменности в Минске, и мне понравился размах застолья в гостинице «Юбилейная». Там славяне предстали передо мной единым целым. Они дружно выпивали и закусывали, и сербы не ссорились с хорватами, а поляки с русскими.
Однако в это же время я начал работать в «Литературной газете» над российско-белорусским проектом «Лад», и дела не отпустили меня.
— Жалко, — сказал Бензенюк, когда я по телефону сообщил ему об этом. — Я тебя во все списки вставил.
Бензенюк уехал в Воронеж. А через неделю он позвонил мне сам и потребовал срочной встречи.
— Зря ты не поехал в Воронеж, — сказал он, войдя в мой кабинет.
— Что такое? — встревожился я.
— Фамилия у тебя хорошая. — Бензенюк ухмыльнулся.
— Ну да, — согласился я.
— Ты даже не представляешь, насколько она хороша.
И Бензенюк поведал историю, в которую он влип по моей милости.
В Воронеж он приехал на поезде. Выглянул в окно — а там суета, ветераны при орденах, духовой оркестр. «Ждут кого-то», — подумал Бензенюк и вышел на перрон.
— Товарищ Кожедуб прибыл? — подбежал к нему человек в папахе.
И Бензенюк сразу все понял.
Он сделал шаг вперед, заложил руки за спину и выпятил уже обозначившееся брюшко.
— У товарища Кожедуба, — значительно сказал он, — важные государственные дела. Я вместо него.
— Но маршал ведь лет десять назад умер, — запротестовал я.
— Это для тебя умер, — сказал Бензенюк. — А для них он живее всех живых.
Бензенюка поселили в самом большом номере лучшей в Воронеже гостиницы. На торжественные мероприятия он приезжал на персональной машине. В президиуме легко находил табличку с фамилией «Кожедуб» и устраивался напротив нее. Как правило, его место было рядом с губернаторским.
— А как кормили! — закатывал Сергей Михайлович глаза. — Я лишних килограммов пять привез, не меньше. Сувениры с подарками, само собой. Нет, хорошая у тебя фамилия.
Я не стал ему говорить, что в этой фамилии сосредоточена вся мощь не только бывшего государства, но и нынешнего. На военных парадах по случаю Дня Победы, год от года крепчающих, я прислушивался, прозвучит ли эта фамилия в ряду самых прославленных.
Она звучала.
Вот только на Днях славянской письменности мне больше побывать не пришлось.
Не звали.
А мы балкарцы
От газеты меня как-то отправили на празднование столетия Алима Кешокова в Нальчик. В советское время это был известный писатель, фронтовик, председатель Литературного фонда СССР. Сейчас почти никто не знает, что такое Литфонд, а тогда...
Я нашел свой билет члена Литфонда СССР, подписанный Кешоковым, и положил его в карман. «В Нальчике он будет нелишним», — подумал я.
Летел я вместе с Геннадием Ивановым, первым секретарем Союза писателей России.
— Кто такой Кешоков, знаешь? — спросил я.