— Да я на эту ведьму смотреть не могу! — плюнул на ковер проситель. — Я тебе так скажу, Иван: не дашь квартиру — пойду на самый верх.
— Не пугай, я и есть самый верх. Будет возможность — выделим. Заявление в жилкомиссию написал?
— Где-то тут... — стал рыться по карманам писатель.
— Вот напиши заявление и отнеси.
Посетитель встал и медленно вышел из кабинета.
— Расплевались! — затер ногой след плевка на ковре секретарь. — Идут и идут — то квартиру, то машину, то дочка замуж вышла. Я что, из кармана достаю эти квартиры?
Я деликатно промолчал. Секретарь нашего союза был председателем Верховного Совета республики и мог достать из кармана что угодно.
Зазвонил один из пяти телефонных аппаратов на столе.
— Москва! — безошибочно определил хозяин и взял трубку. — Я. Делегация в Париж в конце года? Через неделю? Не, не поеду, в Париже я недавно был. Да не, никто из наших не поедет. Ага, звони, если что.
Он положил трубку.
— Так что у тебя? — посмотрел он на меня.
— Вы хотели о чем-то поговорить со мной.
— Поговорить? Ну да. Пиши, хлопец, рассказы. И повести пиши. Повзрослеешь — за роман сядешь. Я вот сразу с романа начал, семьсот страниц! В Париж надо ехать — а не могу, пишу новый роман. Так что иди работай. А Париж — тьфу! Яйца выеденного не стоит.
И я с ним согласился. Никакой Париж мне тогда не был нужен. Впрочем, как и сейчас.
А квартиру я через полгода получил. Застойное время...
Вдали от родины
В литературно-драматической редакции Белорусского телевидения я работал во второй половине семидесятых. Это, конечно, было застойное время, но и тогда случалось кое-что интересное. Однажды в буфет Гостелерадио, заполненный толпой помощников режиссера, администраторов, звукорежиссеров и прочих редакторов, вошли актеры Вахтанговского театра, который в то время гастролировал в Минске. Все они были в хороших костюмах и галстуках. Впереди шествовал, естественно, Михаил Ульянов. За ним следовали Николай Гриценко, Вячеслав Шалевич, Василий Лановой. Замыкал шествие, что тоже было вполне естественно, Юрий Яковлев.
В буфете воцарилась тишина.
— Мамочки! — пискнула помрежка Светочка, сидевшая рядом со мной, и выронила из рук нож, а за ним и вилку.
Я пару недель назад всю ночь расписывал пульку с таганскими ребятами Высоцким, Золотухиным и Смеховым, поэтому сделал вид, что вахтанговцев не заметил. А те в свою очередь не заметили очередь и прошли прямо к барменше Людмиле, которая подобрала живот и чуть отклячила зад, надо сказать, весьма внушительный. В очереди никто не издал ни звука.
— О, а здесь наливают! — сказал Яковлев голосом Ивана Васильевича, который меняет профессию, и прозвучало это вполне по-царски.
— Отставить! — не поворачивая головы, сказал Ульянов. — По чашке кофе и бутерброду. Вечером, между прочим, спектакль.
Голос у него тоже был что надо.
— Какие мужчины!.. — простонала за моей спиной одна из телевизионных дам.
Светочка и этого простонать не могла. У нее тряслись руки, дрожал подбородок и стремительно наполнялись влагой глаза.
«А ты-то что в обморок падаешь? — подумал я. — Давно пора выходить замуж за какого-нибудь техника или осветителя».
Актеры выпили кофе прямо у стойки и удалились в студию.
А я поехал в Дом литераторов записывать творческий вечер писателя Алеся Рыбака.
— Писатель, конечно, не первого ряда, — сказал Валентин Тимофеевич, мой главный редактор, — но позвонили из ЦК. До недавнего времени работал в Кремле и переводил на белорусский язык указы и постановления.
— Зачем? — спросил я.
— Что «зачем»?
— Кому белорусский в Кремле нужен?
— Не твоего ума дело! — побагровел Валентин Тимофеевич.
Он еще не забыл выговор, который ему влепили из-за меня.
Я сидел в редакции, когда зазвонил один из телефонов. Я поднял трубку.
— Кто там? — рявкнула трубка.
— А там кто? — осведомился я.
Конечно, я узнал голос заместителя председателя Гостелерадио. Трубка зашлась гневными короткими гудками.
Во всей этой истории меня удивило, что выговор объявили не мне, а главному редактору. Вероятно, наказывать шушеру вроде меня для начальства было ниже его достоинства.
— Зато у них зарплата намного больше, — сказал я, когда мы обсуждали этот факт в курилке.
— А тебя в следующий раз выгонят, — сказал Вася Шимко.
Он был родственник Валентина Тимофеевича. Я на Васю не обиделся.
Итак, мне было поручено записать творческий вечер Алеся Рыбака, и я беспрекословно подчинился.