-- Живет?
Байрачный уловил в голосе Телюкова иронию, но был доволен хотя бы тем, что его командир улыбнулся.
-- Живет, товарищ капитан. Как это в сказках говорится: "Живет, поживает и деточек наживает..."
-- Вот и ты мне сказки рассказываешь.
-- Да что вы! Я ни капельки не вру! А вам пора домой, надо отдохнуть. Ночью, пожалуй, опять разыграется завируха не рубежах.
-- Да, ночью опять на аэродром, -- механически повторил Телюков.
Наведавшись еще раз в медпункт и расспросив о состоянии Нины, Телюков побрел домой. Но спать не лег. Какой там сон! Сел и тяжело задумался.
Выживет Нина или не выживет? Положение создалось прямо-таки убийственное!.. Сколько сплетен пойдет теперь по городку! Заденут эти сплетни и командира, и его жену... Страшно неприятная история. В такой ситуации лучше всего было бы поскорее перевестись куда-нибудь в другой полк, а то и вовсе перемахнуть в другое соединение, забрав с собой Нину... если, конечно, она выживет... Подальше от позора и стыда. Все сгладит время, понемногу забудется эта история, и начнется новая жизнь, где каждый шаг будет заранее обдуман и взвешен им, Телюковым.
На том пока и порешил. Вырвал из тетради листок бумаги, достал авторучку, пододвинулся к столу и начал писать рапорт о переводе.
Пишет, а на сердце -- камень. Полк... До чего ж тяжко представить себе разлуку с ним! Уйти из полка -- все равно что бросить родную семью, братьев -- старших и младших. Иное дело, когда офицера повышают в должности или он, скажем, уезжает в академию. Это явление понятное, естественное. А бежать, скомпрометировав себя, бежать из-за того, что наделал столько ошибок -- это, аллах забери, последнее дело.
А что скажет он командиру, вручая рапорт? А замполиту? А начальнику штаба? Ни от командира, ни от замполита Телюков никогда слова плохого не слышал. Даже тогда, когда он явно этого заслуживал. Они не ругали его, они терпеливо переубеждали. На правильный путь наставляли. Перевоспитывали.
Несколько иначе обстояло дело с начштаба, воплощавшим в себе офицерский этикет. Случалось иногда, что он попросту выгонял Телюкова из кабинета. Но какой начштаба поступил бы иначе, если летчик врывается в кабинет, кричит, размахивает руками... Потакай сумасброду, он живо на голову сядет!
Нет, не чувствовал Телюков неприязни и к начштаба. А взять майора Дроздова. Пусть строг, предельно строг и прямолинеен по характеру, иной раз у него даже крепкое, соленое словцо может вырваться. Ну и что? Среди своих же! Полк ведь не институт благородных девиц... Да и Дроздов зря не накричит, не обидится без причины. А летчик, летчик-то какой! Воздушный волк! А кто не хочет быть таким волком, чтоб уметь перегрызть врагу горло? Многое почерпнул для себя Телюков из опыта Дроздова, многому научился у него.
А Байрачный! Скиба! Калашников! Эта "гвардейская тройка" начала летать ночью, овладела уже радиолокационным прицелом. Телюков отдал им часть своего сердца, своего разума. Это он вывел их за облака, он впервые поднял в ночное небо.
Как-то во время ночного маршрутного полета Телюков спросил Байрачного: "А ну-ка, определите, где мы сейчас находимся?" Летчик долго водил глазами по земным световым ориентирам, а потом покачал головой: "Хоть убейте -- не скажу". Запутался, одним словом. А в другой раз в зоне пилотажа он перевернул самолет вверх ногами и уверял инструктора, что летит правильно, а что ошибается именно он Телюков. То же самое бывало и с Калашниковым, и со Скибой. Телюков до десятого пота вправлял, как он выражался, подчиненным "мозги" в кабинах тренажера и самолета. И добился своего. У летчиков окрепли крылья.
Тяжело, очень тяжело расставаться с боевыми друзьями-товарищами!
И все же летчик продолжал писать рапорт. Помимо воли. Так нужно. Придет время -- он распрощается с товарищами, встанет на колени перед Боевым Знаменем полка, прижмет к губам багряное полотнище и -- прощайте, друзья, не поминайте лихом! Хоть и извилистая была дорожка у летчика Филиппа Кондратьевича Телюкова, а все же не последним был он в полку. Вот и нарушителя границы утопил в море, а это большая честь всему коллективу крылатых воинов...
Сунув рапорт в карман, Телюков накинул на плечи куртку и опять отправился в лазарет. Однако доктор не впустил его в палату. "Пока что состояние больной плохое", -- сказал он.
Постояв у крыльца, летчик побрел по тропинке, ведущей в штаб.
Сыпал легкий снежок. У дровяного склада визжала пила. В городке пахло сосной и дымом. Этот запах и визжание пилы напомнили Телюкову рабочий поселок, где прошло его детство. Он часто вспоминает родные места, а вот отныне столь же часто будет вспоминать этот городок.
Возле ДОСа Телюков встретил капитана Махарадзе. Тот стоял голый по пояс, натирая снегом свою могучую волосатую грудь.
-- Чего это ты, Филипп, повесил голову, как ишак? -- задорно воскликнул Вано.
-- Сам ты ишак!
-- Вай-вай, нехорошо. -- Вано слепил снежок.
-- Отвяжись, князь. Не до шуток мне.
-- Сокрушаешься, что не подняли прошлой ночью? Но ведь надо совесть иметь. Ты же сбил одного, чего тебе еще надо?
-- Не в том дело, Вано... С Ниной плохо. Выпила... одним словом, отравилась. Понятно?
-- Брось! -- Вано вытаращил свои добрые глаза. -- Но она жива?
-- Пока жива. Иду вот из лазарета. Жива, но врач не допустил меня к ней.
-- Так, может быть, ее надо как можно скорее отправить в госпиталь? Чего же ты плетешься, словно ишак? Скорее беги к командиру! Эх ты, друг! Беги! Командир только что пошел в штаб. Рубай с плеча. Скажи, что Нина твоя жена, и пускай даст самолет. Ну, чего стоишь? Беги, говорю!
"В самом деле, -- подумал Телюков. -- Почему бы мне не обратиться к командиру?" И сказал растроганно:
-- Спасибо тебе, Вано, за добрый совет. Бегу!
В кабинете командира полка кроме подполковника Поддубного находились замполит и Рожнов. "Не иначе, -- подумал Телюков, -- как козлиная борода предъявляет полку свои претензии... Еще бы! Повеса-летчик довел работницу столовой до такого состояния, что она отравилась... Так сказать, вышла из строя штатная единица..."
Не теряя времени, Телюков попросил разрешения войти, а войдя, некоторое время стоял молча под взглядами троих начальников. В горле пересохло, в ушах звенело от охватившего его волнения.
-- Садитесь, пожалуйста, -- сказал замполит, догадываясь, что привело сюда летчика.
-- Спасибо. Мне хотелось бы обратиться к вам без посторонних, -Телюков метнул взгляд на Рожнова, ясно давая понять, что тот является посторонним.
Сидор Павлович молча сгреб со стола свою шапку и тотчас вышел из кабинета.
-- Ну, прошу. Так что у вас произошло с официанткой? -- спросил замполит.
-- Ее зовут Нина, товарищ майор. Она моя жена.
Замполит смутился:
-- Простите, капитан. Слышу об этом впервые. У нее нашли записку. Девушка никого не обвиняет, о вас и словом не упоминает. Но уже шумит весь городок... Прошлой ночью она была у вас дома?
-- Точно не знаю. Во всяком случае, ключ у нее был.
-- Вы, значит, не виделись с ней после возвращения с запасного аэродрома?
-- Нет.
-- Почему же?
Телюков перенес взгляд на командира полка. Тот сидел, низко опустив над столом голову, чувствуя себя довольно-таки неловко. Ведь он уже знал, что Телюкова, как перепела на дудку, понесло на звуки пианино... Как бы там ни было, считал Поддубный, а между ним и Телюковым все еще стояло имя Лили...
-- Так почему? -- повторил замполит свой вопрос.
-- Оставьте, Андрей Федорович! -- вздохнул Поддубный. -- Это старая история.
-- К сожалению, есть и новая, -- угрюмо сказал Телюков и без обиняков начал рассказывать о том, что произошло в охотничьей хижине. Он подробно пересказал признание Нины и в заключение сказал, что любит ее, имеет по отношению к ней самые искренние и твердые намерения. Он извинился перед командиром за свой дурацкий, необдуманный поступок, объясняя его ничем не мотивированным желанием заглянуть в окно, и просил помочь Нине.