Глава восьмая
В конце марта на материк обрушился циклон и разразился снежным шквалом. Пурга не прекращалась несколько дней. Позаметало дороги и рулежные дорожки, в снежные сугробы превратились капониры, в которых стояли самолеты. Бетонная взлетно-посадочная полоса, по которой дни и ночи ползали бульдозеры и скреперы, бурлила поземкой и походила на взбаламученную речку. Ночью, когда загорались стартовые огни, эта снежная река дымилась, сверкала и переливалась всеми цветами радуги.
Без устали носился Сидор Павлович Рожнов по аэродрому, всеми имеющимися в его распоряжении средствами стараясь поддерживать боевую готовность полка. То на СКП замаячит его козлиная бородка, то вынырнет за углом какого-нибудь строения.
Расчисткой аэродрома занимались не только солдаты тыла и авиационные специалисты, но и все летчики, свободные от дежурства. И все же Сидору Павловичу казалось, что работают они из рук вон плохо. Он без конца пререкался с летчиками, называя их безнадежными лодырями и барчуками. Особенно доставалось тем из них, которых старик заставал за шахматами или играющими в домино. Тут он не скупился на самые соленые словечки. Ухитрившись, он выкрал шахматные фигуры, и летчики, узнав об этом, грозились оборвать старику полы кожуха и в свою очередь запрятали его рукавицы.
-- Сколько лет служу в авиации, а таких белоручек сроду не видывал, -сокрушался Сидор Павлович, ища сочувствия и поддержки у командира полка. Он просил наказать капитана Телюкова, глубоко уверенный, что именно он похитил рукавицы.
Поддубный не мог не заметить, что Рожнов напрасно упрекает летчиков в безделье, и относился к воркотне своего тылового коллеги без должного внимания. Только и сделал, что приказал летчикам возвратить рукавицы. Они немедленно оказались в кабине его "газика".
В эти дни и ночи капитан Телюков дневал и ночевал на аэродроме. Ему, как будущему космонавту, пурга была нипочем. Он соответственно и к полетам подготовился: носил при себе, как некогда в Каракумах во время полетов на Ту-2, баклажку со спиртом, сумку с ракетницей и ракетами; в этой же сумке лежали сухари и сало. При нем был также компас, карта-двухкилометровка и все то, что может пригодиться перехватчику при вынужденном катапультировании. Он придерживался правила: "Идешь на лисицу -- готовься к встрече с тигром".
И однажды ночью -- это случилось на третьи сутки бушевавшей метели -его подняли по сигналу с КП дивизии.
Самолет выпускал в воздух техник-лейтенант Максим Гречка. Сняв с сопла фанерный куржок-заглушку, он не устоял против ветра, повалился на землю.
-- Вот это дует, дьявол его забери! Ну, куда вас несет нечистая сила? -- ворчал он, снаряжая летчика в полет.
У Телюкова не было времени на лишние разговоры.
-- Заглушки и чехлы сняли?
-- А как же.
-- Проверьте подогрев трубки...
-- Проверю, проверю, -- ворчал техник, помогая летчику привязываться ремнями. -- Ну, а если придется спускаться на парашюте в такой пурге? Занесет кто знает куда, а не то об землю ударит.
-- Не каркайте! -- рассердился Телюков.
-- Я и не каркаю, -- не унимался Гречка. -- Только на душе у меня неспокойно.
-- К запуску!
-- Есть, к запуску!
Запуская двигатель, Телюков услышал характерное урчание. Это возник так называемый помпаж. Двигатель не набрал нужного числа оборотов. Но летчик знал, как бороться с этим злом. Быстрым движением перевел он рычаг управления стоп-крана в положение пускового упора -- сделал отсечку. Урчание прекратилось. Тогда летчик плавно перевел рычаг в положение полного открытия. Двигатель заработал нормально.
-- Отключить аэродромное питание! -- подал сигнал капитан и проверил генератор. Работает -- красная лампочка тут же погасла. Включил авиагоризонт, подождал две-три минуты и, как только линия горизонта сферической шкалы установилась в горизонтальное положение, передал на СКП:
-- 777 к вылету готов!
Через минуту самолет, освободившись от цепких объятий тормозов, тронулся с места.
Работяга и труженик, Максим Гречка отличался одним существенным недостатком: он был немного суеверен. Внезапно возникший помпаж (да еще в такую ночь!) показался ему недобрым предзнаменованием, и он, бедняга, не без тревоги в душе наблюдал за самолетом, едва мерцавшим вдали аэронавигационными огнями.
Самолет нырнул в облачность, уже и грохота не доносилось, а Гречка все стоял у заглушки и на чем свет стоит проклинал тех, кто придумал "эту дурацкую "холодную войну".
А Телюков тем временем преспокойно набирал высоту, не спуская глаз с многочисленных приборов и лампочек сигнализации. Он сидел в кабине, словно читая раскрытую книгу: "Шасси убраны", "Обороты двигателя -- нормальны", "Скороподъемность -- заданная". Достигнув определенной высоты, включил радиолокационный прицел. Отрегулировал на экране яркость. Потом потянулся к рукоятке "Фокус". "Достаточно -- изображение линий электронного авиагоризонта четкое".
Он готовился к бою спокойно, методично, последовательно. Это была работа летчика -- необычная, своеобразная. Она поглощает человека всего без остатка. Ноги у него заняты педалями, руки -- ручками управления, рычагами и тумблерами, уши прислушиваются к эфиру, глаза следят за приборами и лампочками сигнализации.
Летчик как бы срастается с машиной, превращаясь в ее мозг и нерв.
Тяжела его работа, ни с чем не сравнишь!
Самолет пробил облачность -- над кабиной горохом рассыпались мерцающие звезды. И в то мгновение, как Телюков увидел звезды, самолет неожиданно вздрогнул, подпрыгнул, будто попал в безвоздушное пространство.
"Что это значит?" -- недоумевал летчик. Он бросил беглый взгляд на вариометр -- скороподъемность как будто увеличилась, хотя обороты двигателя оставались прежними. И тут его осенило: баки... Баки с горючим сорвались... Отсутствие подвесных баков подтвердили и лампочки сигнализации... Сорвался, собственно говоря, один бак, другой слетел автоматически...
Облегченный самолет стрелой понесся к созвездиям. Неудержимо подвигалась вперед стрелка барометрического высотомера. Наконец прибор показал десять тысяч метров. Это уже была заданная штурманом наведения высота.
Об аварии с подвесными баками Телюкову надлежало доложить на КП. И он уже нажал было на кнопку радиопередатчика, но неожиданно передумал и решил промолчать. "Еще завернут назад и подымут кого-нибудь другого, -- подумал он. -- Хватит и того горючего, которое находится в основных баках".
До сих пор он шел взлетным курсом, выполняя команды штурмана-оператора "Валуна", то есть КП дивизии. Потом "Вулкан" передал перехватчик "Робинзону". Сквозь шум и трескотню в наушниках Телюков услышал голос майора Гришина:
-- Я -- "Робинзон". Слушай мою команду, 777!
-- Вас понял, -- ответил Телюков. Он уже перезарядил пушки и был готов к атаке.
-- Я -- "Робинзон". Цель одиночная, реальная.
-- Ясно.
-- Разворот вправо, девяносто.
-- Понял.
Минуты через три:
-- Разворот влево, девяносто.
-- Понял.
И не только команду, но и схему наведения понял Телюков. Было ясно: нарушитель границы держит курс на материк. Еще один разворот влево, и перехватчик очутится в задней полусфере самолета-нарушителя, то есть на догоне.
Однако схема наведения, что так четко отложилась в представлении летчика, вскоре спуталась. "Робинзон" начал "крутить" летчика то в одну, то в другую сторону, требовал увеличить высоту, затем уменьшить. Два раза он надрывал горло: "Цель впереди!" -- но на экране ничего не появлялось, хотя Телюков шарил носом самолета во все стороны.
Цель маневрировала по курсу и высоте. Это означало: вражеский экипаж, располагая мощным бортовым локатором, засек перехватчика и сейчас стремится во что бы то ни стало оторваться от него, уйти в пределы нейтральных вод.
На какое-то мгновение Гришин утратил веру в успех наведения. Он не знал, что делать, как поступить. Если он отведет перехватчик в сторону километров на 40-50, нарушитель, который уже развернулся, определенно успеет уйти. Не было также смысла держать перехватчик в радиусе действия бортового локатора, ибо фактор внезапности потерян.