-- Тут у меня кое-что к закуске.
-- Водка? -- одноглазый весь встрепенулся.
-- Спирт. Прихватил на всякий случай. Чтобы не замерзнуть.
Одноглазый, не спуская взгляда с фляги, порылся в мешке, достал алюминиевую кружку.
-- Налей, голубчик. Как тебя звать-то?
-- Николаем, -- назвал Телюков первое пришедшее ему в голову имя.
-- Налей, Николаша!
Телюков налил немного, но, заметив, что одноглазый недовольно поморщился, добавил еще.
-- За твое здоровье, Николаша! -- Он выпил и даже не поморщился, аппетитно крякнул и понюхал корочку хлеба.
Телюков поднес кружку старику. Тот, прежде чем взять ее, вытер жирные пальцы о лоснящуюся фуфайку и вопросительно поглядел на одноглазого, как бы испрашивая разрешения.
-- Пейте, пейте, дедушка! -- предлагал старику Телюков.
Старик огладил бороду, выпил, причмокнул и тоже крякнул от удовольствия.
Сам Телюков пить не стал. Но как только он собрался спрятать флягу, одноглазый поймал его за руку и умоляюще протянул:
-- Не руш... Дай еще глотнуть. Не скупись! Ух, вкусен! Хочешь, я тебе за него целую козу отвалю?
-- Простите... как вас величать?
-- Антоном зови меня.
Услышав это имя, Телюков невольно вздрогнул и едва не выронил флягу. Только теперь он обратил внимание на то, что лицо у одноглазого было как бы поклевано -- все в оранжево-синих пятнах. Это, несомненно, следы дроби. Неужели?.. У него прямо дыхание остановилось...
-- Так вы... Ага, Антоном вас звать? -- Телюков не сразу овладел собою. -- Я, видите ли... спирт этот мне еще нужен... Но если вы... Ну, ладно, берите. Да берите всю флягу. Там уже немного и осталось.
Не то от жадности, не то боясь, что летчик вдруг передумает, одноглазый тут же опорожнил ее одним духом. Он хотел что-то сказать, но только хлопал глазом не в силах передохнуть.
-- Закусите.
Антон отрицательно замахал рукой:
-- Нет, нет! Закусишь -- выпивки как не бывало... То ли пил, то ли не пил -- не разберешь.
-- Трезвый у вас рассудок, -- пошутил Телюков и, чтобы окончательно убедиться, что передним тот самый Антон, в которого Нина пальнула из ружья, спросил: -- Что это у вас с лицом? Медведь лапу приложил, что ли?
-- Нет.
-- Рысь?
-- Баба.
-- Баба? Это как же?
-- Девка.
-- Да ну? -- наигранно удивился Телюков.
-- Из ружья, каналья... А девка!.. Эх, девка! Слушай, летчик, ты еще таких не видывал. Его дочь, -- он указал на старика.
-- Ну, ну, интересно!
-- Ох, девка! -- продолжал Антон, ударив себя в грудь. -- Вот она у меня где, окаянная! В руках держал, да недодержал. Убегла. Но я найду ее! Из-под земли достану! Либо моей будет, либо укорот ей дам! Вздерну на суку. И его, -- он опять махнул рукой в сторону старика, -- его тоже вздерну, как собаку. О, ты, брат, меня не знаешь! Повешу!
У пьяного постепенно развязывался язык.
С трудом сдерживаясь, Телюков внимательно слушал.
-- Ей-богу, повешу! Эй, Самсоныч, слышишь? -- И он гадко выругался. -Говори! Приведешь ее сюда? А не приведешь -- болтаться тебе на суку... Слышишь?
Старик сидел, скрестив ноги, и, казалось, совершенно не реагировал на угрозы. Он, видимо, привык к ним, а может, все уже было ему безразлично.
Одноглазый поднялся пошатываясь на нетвердых ногах.
-- Где Нина? -- гаркнул он. -- Куда ты ее упрятал?
Он был страшен, этот одноглазый, хмельной человек, и Телюков пожалел, что напоил его. Вскочив с места, он твердо и решительно сказал:
-- Прошу не оскорблять старого человека.
-- Все равно повешу...
-- Успокойтесь, слышите?!
-- Ты!.. -- единственный глаз Антона постепенно наливался кровью. -Эх, ты... девка... Люблю... Ей-богу, люблю больше жизни... Королева!
Он метался по хижине в бессильной ярости, потом неожиданно упал, зарылся в листву, как дикий кабан, и вскоре захрапел.
А Нинин отчим сидел у огня все так же неподвижно, лениво пожевывая беззубыми челюстями полусырое мясо. Подбросит в огонь дров, сметет рукавом листья у костра и снова жует.
Телюков, подкрепившись козлятиной, начал присматриваться, где бы поудобнее устроиться. Он наскреб листьев и сухих прутьев, вымостил себе ложе в противоположном углу и, ослабив ремень, лег, повернувшись лицом к одноглазому.
-- Ложитесь и вы, папаша! -- окликнул он старика.
Тот поднял голову и отрицательно покачал головой.
Ясно: спать старику не разрешалось.
Интересно, узнает ли когда-нибудь этот бородач, что он ночевал в таежной хижине со своим зятем? Пожалуй, не узнает. Конечно, если бы старик не был глуховат и если бы не его рабская покорность одноглазому, Телюков рискнул бы -- поведал ему о Нине. Но в данном случае лучше было молчать. Начнешь рассказывать, одноглазый услышит, и тогда могут возникнуть крупные неприятности. Пускай лучше все остается в тайне.
В течение дня экспедиция техник-лейтенанта Гречки, разбившись на три группы, обошла всю зону вынужденного катапультирования, выпустила в воздух не менее тридцати ракет и, не добившись никаких результатов, направилась в ближайшее село Коряковку на ночлег.
Солдаты возвращались уставшие и голодные. Да и сам Гречка едва держался на ногах. Собирались в помещении сельсовета. Поужинали и легли спать, забравшись в спальные мешки.
Дальнейший план был таков: поднять утром жителей села, прочесать еще раз зону и, если не удастся найти Телюкова, живого или мертвого, идти в горы, в тайгу и там продолжать поиски. Гречка склонялся к мысли, что летчик не попал в обозначенную зону, перелетел ее, пока готовился к катапультированию.
Примостившись на столе у окна, Гречка прислушивался к завыванию бури. Тоскливо и тревожно было на душе. Не везет ему! Не первый раз уже разыскивает он летчиков. Дважды приходилось бродить так же в Каракумах. Правда, хоронить еще никого не хоронил, но, очевидно, на сей раз придется... Что-то не припоминает он случая, чтобы кто-нибудь когда-нибудь катапультировался ночью в такую пургу...
Одним словом, долетался Телюков. А еще на Марс собирался... И дался же ему этот Марс! Пускай бы себе мигал там, в космосе.
Гречка вспомнил родное село, тихое, спокойное, с плакучими ивами в балке, с белыми, как лебеди, хатками, которые едва виднелись в сплошной зелени вишневых садов. Спят там люди спокойно, не зная тревог, а он, Гречка, каждый день и чуть ли не каждую ночь на аэродроме возле самолетов. И неизвестно еще, какая уготована ему судьба: кому-то ведь придется отвечать за гибель летчика...
Гречка неожиданно для себя застонал и сразу же почувствовал на себе лапы Рыцаря, до того мирно лежащего под столом.
-- Ну, чего тебе? -- растроганно шепнул Гречка и погладил собаку по голове. -- Спи.
Рыцарь тихонько заскулил, и Гречка подумал невольно, что собака тоже тоскует.
-- Спи, Рыцарь, спи! А завтра снова в путь-дорогу...
Долго лежал Гречка, терзаемый тревожными мыслями.
Ветер громыхал снаружи чем-то железным. Густыми хлопьями снега запушило окна. Над потолком что-то скреблось, должно быть мыши. В печи завывал на все лады вьюга.
Среди ночи Гречку разбудил радист:
-- Товарищ техник-лейтенант, вставайте.
-- Что случилось?
-- Я принял радиограмму от командира полка. Вам предлагается немедленно выйти в район высоты двести восемнадцать. Получены данные, что где-то там упал самолет.
-- Немедленно?
-- Так точно!
Гречка выбрался из теплого мешка и пошел вслед за радистом в смежную комнату. Прочитав радиограмму, он расстелил на столе карту, отыскал обозначенную высоту. Батюшки мои! Это и в самом деле в горах, в тайге. Отсчитали расстояние -- не менее семидесяти километров!
-- Нет, немедленно выйти не можем.
-- Так прикажете и передать? -- спросил радист.
Гречка заколебался.
-- Погоди-ка, я сбегаю к председателю колхоза.