— Сребро?
— Ага. Да в принципе не важно — тут главное не материал, главное что сам вкладываешь в него.
— Это правильно, — дед одобрительно закивал, — на ромейский знак твой похож…
— Ромейский? Ромалы или румыны?
— Не, то греки, на полдень живут, они похожие на себе носят. Тех что ты назвал, я не знаю.
Греки значит, на юге. Причем христиане, и ромеями называются. На Рим похоже, но те не греки. Византия, что ли?
— У греков город главный как называют?
— Царьградом обычно, сами они по другому.
Царьград, щиты на ворота, «сбирается вещий Олег» — будем считать что византийцы. Мне от этого ни холодно, ни жарко, историю Византии я тоже не знаю. Но турков там нет еще, отметил я про себя.
Меня развезло, деда тоже повело. Стояли, я смотрел на него, дед смотрел по сторонам да на небо. Дунул ветерок, лес вокруг тихонько зашумел, и успокоился. Облачко маленькое, которое прикрывало солнце, ушло, и солнечный свет ярко осветил все вокруг. Дед улыбнулся:
— Похоже, брат Сергей, приняли боги нашу клятву! Так посему и быть, — а я думая, чего он по сторонам зыркает. Знака ждал значит. Ну, тоже правильно, как иначе волю богов узнать?
Сели на лавку, начали уминать лапшу. Дед как-то расправился, развеселился, как будто камень с души снял. Трескал макароны, хвалил, запивал водой. Я тоже закусывал — нам еще обратно идти, а я после всех наших разговоров и выпитого устал, морально в основном. Сидели на остановке, ветерок легкий дул, ели, пили воду из бурдюка, ломали и наяривали сухую рыбу, которую с собой принес Буревой.
Я достал носовой платок, разорвал напополам, смочил водкой руку, перевязал, чтобы инфекцию не подхватить. Деду тоже самое сделал. Дед был не против. Спросил только, зачем. Я ответил, чтобы не заболеть, он успокоился. Сказал, что нечего продукт переводить. Я ответ сказал, что еще есть. Дед обрадовался. Я малость остудил его пыл, объяснил что много пить нельзя, подурнеем да ноги и ум откажет. Он согласился, сказал, что от меда старого такое бывает, если принять много. Объяснил свою радость — меда он уже пять лет не пил, как в эти места перебрались. Дед вообще стал словоохотливый после нашего братания. Видно, и впрямь тяжело ему было тут зимой одному, да тут я еще весь такой непонятный нарисовался. Я его спросил:
— Скажи, а отчего я с тобой разговариваю, да понимаю все. А вот с Кукшей не так, половина слов мне не ясна?
— Да то ты говоришь на языках разных, — дед поставил котелок с лапшой, — я с ватагой, когда молод был, купцов охранял. Там разные люди были, и у всех свой язык, у некоторых похож, у некоторых нет. Купцы опять же все разные — ромеи, персы, варги, свеи, хазары. Вот и нахватался всякого. В ватаге все так разговаривали, слова мешали. Иначе не понять ничего.
Я понимающе кивнул. Все правильно, привычный мне русский язык — это такая дикая смесь говоров, языков, заимствований, что понять где же он исконный, а где нам татары какие-нибудь своей филологии подкинули практически нереально. Буревой получается, торговлей занимался в молодости, потому и понимает меня. А задержки в речи у него из-за того, что вспоминает слова иностранные. Давно, видать, в ватаге он своей ходил. Кстати, да:
— Буревой, а лет тебе сколько?
— Два по тридевять без двух, — сказал дед после некоторой заминки. Я посчитал в уме.
— Это пятьдесят два получается?
— Да, пять десятков и два еще, старый я уже. Крижану, жену свою, уже дюжину лет и еще четыре как схоронил, — в сорок лет она умерла, получается.
— А в ватаге долго ходил?
— В ватагу вступил как два-девять весн без двух мне пошло. Нас много в роду у отца было, я средний. Мир посмотреть хотел. Да так четыре года и плавал.
— Плавал? Вы на кораблях ходили? — морячек дед, оказывается.
— На стругах ходили, в Варгском море да Понте, по Днепру да по Нови. Много где ходили, — дед покачал ногами, — пока к черемисам на Итиль не пошли.
— А там что? — названия мне ни о чем не говорили, кроме Днепра, ну и ладно, будет еще время разобраться, — буря или шторм?
— Не, какая буря на Итиле? — дед почесал бороду, — это ж река. Купцов не было, пошли по весне черемисов примучивать. Примучали, да добычу хорошую взяли. Только мне руку сломали, ватажники меня домой привезли, сами к ромеям пошли с купцами, а я остался. Думал, срастется рука, по следующей весне опять в ватагу примут. Да рука срослась криво, костолом ломал, так еще считай пол-лета (полгода значит) проходил однорукий. А там Крижану встретил, на землю сел. Первуша — отец Кукши — народился, потом браты его пошли, Вторуша и Всебуд. Не пошел обратно в ватагу я…