Эти последние в течение нескольких минут говорили что-то между собою на языке команчей, и результат этих переговоров превзошел все ожидания американца.
— Чужестранец, — сказал траппер торжественным тоном, — кровь нашего друга вопиет к небу, но великий вождь квахади (одно из команчских племен) и я решились отложить месть до более удобного случая, так как мы видим, что здесь не место для нее. Что касается до обещания нашего друга относительно вас, то оно, само собою разумеется, будет исполнено. Не правда ли, вождь?
Команч презрительно улыбнулся.
— Железный металл имеет цену только для белых людей; пусть Косая Крыса присоединит к своей и мою часть сокровища.
— Черт возьми! И мою также! — воскликнул траппер. — Хотя в моих жилах течет кровь белого человека, но я так же мало дорожу золотом, как любой краснокожий. Доставьте нам пороха и свинца и два хороших новых ружья, чужестранец, и берите себе все сокровище.
Несмотря на все свое хладнокровие и лукавство, янки едва успел подавить внутреннее волнение, услыхав, как равнодушно эти простые люди, едва снабженные самым необходимым, уступают ему громадные сокровища. Его косые глаза засверкали, но он успел овладеть собой, опасаясь, что его жадность снова возбудит недоверие в его собеседниках и, чего доброго, разрушит все его планы. Итак, он как можно спокойнее подошел к шкафу, достал оттуда чернила, перо и бумагу и, поставив их на стол, сказал:
— Я думаю, сеньор Железная Рука, что следует нам составить письменное условие; не потому, чтобы я не доверял вам или этому храброму предводителю, но во избежание всяких могущих случиться недоразумений.
— Черт бы побрал ваше писание, — сердито крикнул траппер, — всякое зло происходит от него. Слово мужчины стоит в пустыне больше, чем вся ваша пачкотня.
Команч сделал нетерпеливый жест.
— Пусть мой белый отец позволит Косой Крысе написать условие. Глаза вождя открыты, когда он рисует свой тотем.
— Ну, — сказал добродушно охотник, — если ты согласен, вождь, так и я могу согласиться. Пишите же, чужестранец, только, смотрите, не вздумайте обманывать нас.
Не теряя ни минуты, янки сел за стол и написал короткое и ясное условие, стараясь сообразоваться с понятиями своих собеседников.
Окончив его, он прочел следующее:
«Жорж Фальер, или Железная Рука, и глава племени квахади, по имени Большой Орел, обязуются своим словом и подписью, в течение года, считая с настоящего дня, помогать Джонатану Смиту против его врагов, провести его через страну апачей к золотой залежи и передать ему сокровища этой залежи в его неотъемлемую собственность. Со своей стороны, Джонатан Смит обязуется снабдить своих защитников и проводников порохом и свинцом и двумя новыми ружьями, принять на себя издержки экспедиции и передать в руки своих компаньонов убийц золотоискателя Хосе Гонзага до истечения срока этого договора».
Траппер взял перо и поставил три креста вместо своей подписи, так как он был неграмотен; индеец же нарисовал свой тотем — грубое изображение царственной птицы, от которой он получил свое имя, и сверху какие-то таинственные знаки.
Луч торжествующей жадности мелькнул на лице американца, когда условие было подписано. Теперь он объявил им, что убийцы Золотого Глаза были граф Сент-Альбан, начальник знаменитой Сонорской экспедиции, и его верный слуга Евстафий. Это сообщение вызвало гневное «хуг!» со стороны индейца и свирепое проклятие у траппера. Этими выражениями гнева они и ограничились, так как больше привыкли действовать, чем говорить; вскоре затем трое детей пустыни спали крепким сном, тогда как янки еще долго ворочался на своей постели.
Проснувшись поутру, граф велел Евстафию позвать Крестоносца, чтобы попросить его помочь ему найти тех, кого он вчера тщетно ожидал на Plaza Major. Но тщетно Евстафий и Крестоносец, привыкший выслеживать людей и зверей, целый день потратили на поиски; они не нашли никаких следов индейцев и траппера и, наконец, пришли к убеждению, что те либо вовсе не являлись в Сан-Франциско, либо ушли ночью из города.
Джонатан Смит был слишком хитер, чтобы не догадаться о возможности поисков. Поэтому он убедил своих гостей скрываться в его доме, а сам, чтобы отклонить всякое подозрение, как можно чаще показывался на улицах и на площади, пользуясь этими прогулками для того, чтобы закупить все необходимое для своего путешествия. Он решил отправиться, как только отплывет Сонорская экспедиция.
Среди участников экспедиции кипела оживленная деятельность и возбуждение; каждый спешил достать себе вооружение, прежде чем экспедиция отплывет в Сан-Хосе.
В следующие дни поиски Евстафия и Крестоносца также не привели ни к какому результату, и граф не мог уже скрывать от себя, что прозевал случай встретиться с друзьями Золотого Глаза, если только они вообще явились в Сан-Франциско, и что теперь ему придется довольствоваться только неполными указаниями, находившимися на плане покойного гамбусино. Но граф Альбан был не такой человек, чтобы прийти в уныние из-за этой неудачи. Прежде всего он полагался на свое счастье, а кроме того, надеялся отыскать в пустыне обоих людей, столь необходимых для него, при помощи Крестоносца, славившегося как искатель следов.
Во всяком случае, он не должен был обнаруживать перед другими свою неудачу или откладывать отъезд экспедиции, так как это возбудило бы недоверие у ее участников; поэтому приезд дона Гузмана оказался как нельзя более кстати.
Последний, один из самых богатых и знатных пограничных землевладельцев, получил от президента республики предписание помогать графу и сопровождать его в экспедиции. Хотя граф понимал, что это содействие имело целью также и надзор за ним и его действиями; но он чувствовал в себе достаточно мужества, чтобы в случае надобности устранить всякое неприятное вмешательство в свои дела.
Купечество Сан-Хосе, а также общество крупных землевладельцев обязались доставить графу 150 000 долларов на вооружение экспедиции и жалованье ее участникам и, кроме того, наделить всякого, кто по окончании войны пожелает остаться в стране, известным количеством моргенов удобной земли.
Следующие два дня были посвящены приготовлениям к экспедиции; на третий день, после полудня, отряд был перевезен на корабли. Когда все было готово, пушечный выстрел дал знак столпившимся вокруг кораблей шлюпкам приблизиться и высадить находившихся в них людей. Однообразное пение матросов, вертевших кабестан, сливалось со скрипом снастей и канатов. Граф вместе с доном Гусманом и его прекрасной дочерью стоял на палубе, окруженный толпою участников экспедиции.
Раздался сигнал к отплытию; якоря были вытянуты на бушприт, и капитан прогремел в рупор приказание поднять паруса.
Корабли отплыли в Сан-Хосе.
Публика, толпившаяся на берегу, напутствовала медленно отплывавшие корабли прощальными криками, махала платками и кидала шляпы кверху. Из толпы лодок, теснившихся вокруг, внезапно отделился легкий челнок и быстро приблизился к кораблю, на котором стоял граф. В челноке гребли двое мужчин, индеец и белый, на корме сидела индейская девушка Третий человек стоял на носу. Когда они проплывали мимо шхуны, стоявший снял свою широкополую шляпу, и граф увидел злобное, лукавое лицо. янки.
— До свидания в Соноре, сеньор граф!
Это длилось не более минуты, но граф узнал своего презренного, но все же опасного врага. Взглянув еще раз на спутников янки, он сразу сообразил, что последний предупредил его и успел сойтись с друзьями золотоискателя. Он хотел закричать им, но голос капитана, приказывавшего шкиперу лечь в дрейф, и окружающий шум заглушили бы его слова. Шхуна пошла быстрее, и челнок предателя скоро исчез в толпе окружающих лодок.