После недолгого раздумья Ферреро пришел к выводу, что нужно послать людей в Триест, чтобы повидаться с членами триестинского подполья, обновить места явок, связь, а заодно найти следы Мехти и узнать судьбу Анжелики. Все это мог сделать либо он сам, либо его заместитель. Было решено, что в Триест пойдет полковник, а с ним Анри Дюэз.
Многое хотел сказать Ферреро своему заместителю, к которому он привык за это время, как к родному брату, и которого крепко полюбил. И вот они прощались. Стояли друг перед другом и молчали. Ферреро смотрел на полковника, словно желая навсегда сохранить в памяти родные черты его лица. В сущности, ведь не так много лет Сергею. Сорок. Но как он постарел за то время, что они были вместе. Серебрится жесткая щетинка на небритом лице, мешки под внимательными, чуть усталыми глазами... То же самое думает полковник, молча прощаясь со своим командиром. "Рано постарел ты, Луиджи. Что такое пятьдесят лет?.. Знаю, тебе очень трудно, друг мой. Мне тоже трудно... Прощай, Луиджи..."
Луиджи кусал седой ус, глядел вслед удаляющимся Сергею и Дюэзу. Круто приходится Луиджи. Нет Анжелики. Куда-то исчез Мехти. Вернутся ли Сергей и Анри?.. Ферреро стоял на дороге, как могучий дуб с обрубленными ветвями...
* * *
По юго-восточной окраине Триеста шли два человека. Оба были в изрядно потрепанных рыбачьих робах из грубого брезента. Впереди, слегка прихрамывая, шагал худощавый рыбак с острым и желчным лицом, а в нескольких шагах от него, согнувшись под тяжестью большой плетеной корзины, полной свежих усачей, шел его спутник. Одежда их была еще мокра и покрыта рыбьей чешуей, и от них пахло морем и рыбой. Они шли по направлению к рынку, а вслед за ними брели голодные коты. Шедший впереди был Анри Дюэзом, за ним следовал Сергей Николаевич.
Все казалось розовым в утренних лучах солнца. Сергей Николаевич понуро шел за Дюэзом, сгибаясь под тяжестью своей ноши. Впереди медленно ползла его тень, а ему казалось, что это не его, чужая... Он отчетливо слышал своеобразный городской шум и старался не оглядываться, когда мимо проходили патрули. Он, Сергей Любимов, сейчас рыбак, глухонемой...
Из трехэтажного облезлого дома нацисты вывели окровавленного мужчину, он упал, его поволокли по мостовой к грузовой машине. Сергей Николаевич слышал, как хрипел истекающий кровью мужчина и как неистово кричали трое его детей - два мальчика лег десяти и восьми и девочка, поменьше.
Но Сергей Николаевич не должен слышать это, ведь он глухонемой...
Трое гитлеровцев остались охранять дом, остальные, взяв свою полуживую жертву за руки и за ноги, швырнули ее в машину и уехали вниз, к центру города. Дети с плачем побежали за машиной. Бежавший впереди споткнулся, со всего разбега ударился о камни мостовой, крикнул от боли. Брат и сестра подняли его. Они остановились, смотря вслед машине, увозившей их отца. Кругом стало тихо, слышалось лишь всхлипывание детей. Девочка то и дело вытирала грязной ладошкой капли слез, размазывая их по щекам.
Сергей Николаевич почувствовал, как заиграли мышцы его рук, и поймал себя на том, что он выпрямился, словно вовсе и не нес на спине тяжелую корзину, полную рыбы. Дюэз, как ни в чем не бывало, слегка прихрамывая, продолжал идти и невозмутимо посасывал свою глиняную трубку. Сергей Николаевич снова сгорбился и побрел за товарищем, искоса поглядывая на свою длинную тень сбоку.
Промчались несколько машин. Неожиданно одна из них затормозила около Сергея Николаевича.
- Стой! - крикнул вышедший из кабины грузовика офицер. Из кузова выпрыгнули несколько эсесовцев и итальянских солдат.
Сергей Николаевич не остановился, но сильный удар автоматным прикладом в бок заставил его пошатнуться,
Дюэз обернулся, увидел, что его товарища взяли в кольцо, и, прихрамывая еще сильнее, проковылял к эсесовцам.
- Что он вам сделал? - спросил он у офицера, вынимая трубку изо рта, старчески выпячивая нижнюю губу.
Офицер, видимо, счел ниже своего достоинства ему отвечать. Повернувшись к своему соседу, он спросил:
- Что за хромой?
- Готов лишиться головы, - решительно произнес один из итальянцев, что этот субъект вовсе не хромой.
Дюэз понял, что нельзя терять ни секунды. Спокойно нагнувшись, он потянул вверх левую штанину, молча показывая эсесовцам ногу с вырезанной икрой, и стал бесстрастно, даже с некоторым удовольствием рассказывать:
- Это меня змея укусила. Есть такая небольшая желтая змейка у нас на Корсике. Укус ее - смертелен, надо сразу же вырезать мясо вокруг укушенного места. Так я взял нож да и вырезал себе икру.
Офицер поморщился.
- Что несешь? - спросил он Сергея Николаевича.
Тот тупо уставился на офицера и, конечно, не ответил.
- Что несешь, болван? - заорал офицер.
На этот раз Сергей Николаевич вопрошающе взглянул на Дюэза, который ответил вместо него.
- Сегодня нам повезло... Мы несем наш улов на рынок. В корзине свежая рыба.
- Я спрашиваю не у тебя, я спрашиваю у него.
- Он не ответит на ваш вопрос, господин офицер.
Офицер извлек пистолет из кобуры:
- Пусть попробует.
Сергей Николаевич молча смотрел на офицера, будто не понимая, что от него требуют, а Дюэз, махнув рукой, беспечно улыбнулся, будто ему было все равно, убьют его товарища или нет.
- Я его знаю с малых лет. Он еще в жизни ни одного слова не произнес. Он родился глухонемым. Зато сети тянет лучше нас всех...
Офицер снова обернулся к итальянцу:
- Может быть, теперь ты скажешь, что этот паршивец не глухонемой?
- Я молчу, - поспешно сказал тот.
- Тогда я могу поспорить, что он умеет великолепно говорить... Он сейчас расскажет нам, откуда идет, куда торопится и что он намерен делать в Триесте.
Приближалось тяжелое испытание. От недавнего удара прикладом в ушах Сергея Николаевича стоял гул. Он не знал, положить ли свою ношу на землю, или продолжать держать ее на спине... Эсесовцы с любопытством смотрели на своего офицера, который вплотную приблизился к рыбаку и прицелился ему в лоб.
- Буду считать до трех, - сказал он, - если не ответишь, отправишься на тот свет глухонемым. Понял?
Но рыбак, видимо, ничего не понял. Он молчал, беспокойно оглядываясь на своего спутника, видя, что ему угрожают смертью.
- Раз, - сказал офицер.
Сергей Николаевич смотрел прямо в дуло наведенного на него пистолета.
- Два!..
"Эх, Сергей, - мелькнуло у полковника, - не в свое дело ты полез..." В ушах гудело сильнее. Он ясно видел, как палец с покрытым лаком ногтем лег на курок, курок подавался туго...
- Он же глухонемой, господин офицер, - снова пробормотал Дюэз, - он с рождения ни одного слова не сказал... вот сети он тянет лучше всех...
- Три!..
Раздался выстрел. Дюэз подпрыгнул на месте, вызвав общий смех нацистов. А Сергей Николаевич, не дрогнув, продолжал стоять на месте, словно прирос к земле.
Выстрел был провокационный - стрелял в воздух стоявший слева эсесовец. И сколько напряжения, какая неимоверная собранность потребовалась Сергею Николаевичу для того, чтобы не услышать этого выстрела. Откровенно говоря, он был готов к худшему. Мог ведь выстрелить и сам офицер. А ему надо было только молчать. Молчать и этим спасти себя и своего товарища Дюэза, которому за эти несколько секунд тоже пришлось пережить такое, что он разразился удушливым кашлем и отхаркнулся кровью. Потом все пошло легче. Гитлеровцы перебрали рыбу в корзине, часть ее высыпали в кузов грузовика и отпустили их. До базара дошли спокойно.
Дюэз вдруг оказался неплохим торговцем: он зазывал покупателей, ломил цену, божился, ругался. Сергей Николаевич вначале с любопытством смотрел на безделушки, которые продавали вокруг местные умельцы, на пробки, превращенные в забавные фигурки, на деревянных козлов, обезьян и слонов, на тряпье, которое вынесли хозяйки для обмена на продукты. Потом он и сам включился в торговлю: сел на землю за стойкой, положил рядом корзину. К нему подходили почему-то все неторопливые покупателя - садились рядом, долго торговались, перебирали усачей. Сергей Николаевич был тих, терпелив, лишь изредка незаметно вставлял фразу, другую. Долго торчал у корзины старенький, сморщенный священник. Еще дольше сидел молодой парень, видимо, рабочий. Корзина опустела. Можно было двигаться обратно. Нести пустую корзину было легче, но на душе Сергея Николаевича было по-прежнему тяжело.