* * *
Как-то утром Ферреро вышел из штабной палатки. Каковы же были его изумление и радость, когда он лицом к лицу столкнулся с Мехти. Тот стоял перед ним, как всегда, в свитере, чисто выбритый, с мокрыми, гладко зачесанными назад волосами.
Мехти рассказал, что ему пришлось гостить в селе, занятом нацистами, у самого Шульца. А случилось это так.
После того как Мехти, чуть не чудом, выбрался из глубокого оврага, он отправился к связной, где была припрятана его одежда. Там снял немецкую форму, переоделся в темный поношенный костюм и белую рубашку с отложным широким воротником не первой свежести. Хозяйка посоветовала Мехти быть осторожным: ночью сюда заходили немцы, видно искали кого-то... Мехти тепло поблагодарил ее и ушел.
В дороге он был очень осмотрителен; расспрашивал местных жителей, сочувствующих партизанам, были ли у них немцы, и если были, то в каком направлении ушли. Однако немцев никто не видел. Как потом оказалось, гитлеровцам удалось глубокой ночью тайно пробраться в горы, где они заняли несколько сел и перекрыли все дороги. Это был план Карранти. Он лично консультировал Шульца, как незаметней провести операцию... Обо всем этом Мехти ничего не знал. Он поднимался по склону горы. С гор тянуло утренней прохладой. В ближнем селе тревожно мычала корова, которую почему-то не выгоняли пастись, блеяли козы. В другое время Мехти почуял бы во всем этом неладное. Но сейчас обычная настороженность изменила ему. Он мог думать только об одном: об Анжелике, о Васе... Лицо Анжелики, как живое, стояло у него перед глазами. Она смотрела на Мехти с укоризной, словно спрашивала: "Что же, вы так и оставите меня в лапах у палачей? Разве я мало для всех вас сделала?.." Мехти припомнил, как весело бегала она с Васей по горным склонам, любовалась расцветшими деревьями... Добрая, юная, мужественная Анжелика!.. Даже в самую горькую, трудную минуту своей жизни она думала о том, как выполнить долг перед товарищами. И она сумела сообщить им, когда начнется сеанс. Почему же они не выбежали навстречу фашистам, не отняли у них Анжелику? Нет, они ничего не могли бы сделать... Ничего... И только провалили бы задание. Анжелика!.. В чем же ты сплоховала?.. Ведь ты ловка и находчива; и сколько раз обводила немцев вокруг пальца! И документ у тебя был настоящий... Как же ты попалась?.. Ах да, Карранти! Это он всадил тебе нож в спину!..
Тревожно, неспокойно было на душе у Мехти. Он чувствовал себя так, будто его долго жестоко били... И не сосчитать - сколько уже ударов приняло его сердце!
Мехти шел по направлению к Плаве. Привычно сворачивал с одной тропинки на другую и ничего не видел перед собой. Может, следовало бы выбрать другую дорогу, побезопасней. Но Мехти не терпелось узнать, что с Васей: Вася непременно должен был пройти через Плаву. Как-то у него нога?.. Дошел ли он до своих?..
Там, где тропа становилась совсем узкой и ели росли гуще, Мехти окликнули по-немецки:
- Стой! Руки вверх!
Не успел Мехти опомниться, как его окружили гитлеровцы. Сопротивляться было бессмысленно.
В Плаве было полно фашистов. Идя под конвоем гитлеровцев мимо домов, Мехти незаметно поглядывал на окна: не покажется ли хоть одно знакомое лицо? Но все окна были наглухо забиты. Мехти не встретил никого из знакомых. Может, это и к лучшему: крестьяне встревожились бы, увидев его схваченным, и это могло выдать его.
Конвоиры Мехти остановились у дома, который охранялся зсесовцами. В этом доме жила прежде Лидия Планичка, и Мехти часто приходилось бывать здесь. А теперь дом занят, наверно, под немецкий штаб. Да, так и есть. Мехти провели через одну из комнат в другую, и он очутился перед фон Шульцем.
Шульц молча, кивком показал Мехти на стул. Когда тот сел, Шульц устало зевнул. Что-то в этом бродяге наводило на подозрение, но Шульц был далек от мысли, что перед ним не кто иной, как Михайло. У Шульца был острый, способный к логическому размышлению ум, и он вскоре убедил себя, что никакого реального Михайло не существует - партизаны совершают ту или иную диверсию, а потом приписывают ее одному лицу. Конечно, Шульц не пытался убедить в этом своих подчиненных. Пусть ищут и пусть хватают всех подозрительных - чем меньше тех, кто не заслуживает доверия, тем лучше. При малейшем подозрении надо отправить на тот свет и этого бродягу.
Хлопнув ладонью по столу, Шульц неожиданно крикнул:
- Михайло!
Мехти медленно повернул голову к двери, кого это там увидел гестаповец?..
Два гитлеровца, сидевшие в комнате вместе с Шульцем, испуганно поднялись с места, держа руки на кобурах пистолетов. Мехти перевел недоуменный взгляд с двери, в которой никто так и не появился, на Шульца.
- Это я тебе! Тебе! Ты есть Михайло, - коверкая русские слова, сказал Шульц.
Мехти пожал плечами, проговорил по-немецки:
- Не понимаю...
Шульц усмехнулся:
- Подожди, мы тебя заставим понять!
Но в душе он немного успокоился: слишком уж глупый, растерянный вид был у бродяги. Задержавшись взглядом на этюднике, болтавшемся у Мехти сбоку, Шульц дал знак своим помощникам взять у задержанного подозрительный ящик. Заметив, с какой нерешительностью они приближаются к нему, Мехти добродушно улыбнулся, снял с плеча этюдник и протянул его гитлеровцам. Те отдернули руки. Тогда Мехти положил этюдник на стол.
- Это все, что у меня есть, - сказал он; потом, словно вспомнив о чем-то, полез в карман, - и вот еще несколько лир!..
- Что в этом ящике?
- Краски, кисти, палитра, - охотно перечислял Мехти.
- Проверить! - приказал Шульц. Ящик раскрыли. Там действительно оказались кисти и краски. Щульц любил все исследовать тщательно. Из каждого тюбика выжали и подвергли анализу краску. Ничего подозрительного не обнаружилось: кисти как кисти, палитра как палитра, и краски самые настоящие.
- Твое имя? - выкрикнул Шульц.
- Огюст... - испуганно заморгав, ответил Мехти.
- А фамилия Ренуар, не так ли? - засмеялся гестаповец.
- О нет, Краусс... Огюст Краусс... А Огюст Ренуар - это знаменитый французский импрессионист...
- Ах, ты и это знаешь... Похвально... Кто ты, откуда?..
- Я родился в Париже... На улице Коммунаров... Дом семь дробь два. А комната в полуподвале...
- Одно лживое слово - и можешь считать себя покойником! - холодно предупредил Шульц, показав на свой браунинг.
- О нет же, месье!.. Темный, сырой полуподвал... Отец у меня был немец. Он, к сожалению, рано умер. А мать - француженка. Она старалась воспитывать меня, как француза... С детства я увлекался живописью. И вот брожу теперь по чужим дорогам: податься мне некуда, мать погибла во время бомбежки, а я...
Шульцу надоели, наконец, его разглагольствования, и он велел увести задержанного.
Мехти повезло: пока он находился у Шульца, в Триесте, в один и тот же час, была взорвана казарма и подожжен склад с немецкой пропагандистской литературой. Тщательное расследование показало, что обе диверсии произведены... тем же вездесущим Михайло. Шульц снова равнодушно зевнул. Один и тот же Михайло в разных концах города!.. Да еще один здесь под замком у него... Ну их всех к чертям!
Неожиданно гестаповца осенила блестящая идея. Ведь не так уж трудно узнать насчет француза - тот ли он, за кого себя выдает. Надо дать ему в руки кисть, и пусть он напишет портрет Щульца!
Шульц достаточно опытен, чтобы отличить профессиональную кисть от любительской.
Мехти вызвали к Шульцу, и тот выразил желание позировать художнику. Француз согласился с охотой, но намекнул, что неплохо было бы, если бы ему заплатили: ведь только своим искусством он и кормится, месье офицер должен понять это... Шульц улыбнулся снисходительно: наглость француза ему понравилась, Такой далеко пойдет!..
- Плата будет зависеть от качества работы! Может, получишь и деньги... а может, пулю в лоб!
Мехти, вздохнув, развел руками (он довольно часто прибегал здесь к этому жесту) и занялся своим хозяйством. Смастерить подрамник и натянуть холст помогли ему сами гитлеровцы.
Мехти вернуля этюдник, и он приступил к работе.