Или еще характерный пример. Как известно, каждый мусульманин должен молиться пять раз в день. На строительстве сначала жаловались: нужно работать, дело стоит, а люди на молитве. Сбились в кучки и отбивают поклоны. Водители самосвалов даже на крышу кабин забираются… Во время рамазана фанатизм обычно достигает своего апогея. Рагели на стройке и без того еле на ногах держатся — голодные, кожа да кости, а в рамазан совсем лишаются сил. Планы и графики на объектах летели к черту. Но вот прошло какое-то время и верующие стали понемногу приспосабливаться. Идет рамазан, а рагели забрались под самосвал и уплетают за обе щеки. «Ничего, говорят, аллах сквозь железо не видит». А в последний год перед пуском работали и в пятницу и в рамазан: стройка всех перемолола.
Наши специалисты в Асуане рассказывали, что значение строительства в смысле перемены нравов и обычаев трудно переоценить. С первых дней несчастным рагелям здорово доставалось от бригадиров: те по старинной привычке «объяснялись» только кулаками и палками. И лишь под влиянием советских людей научились видеть в чернорабочих не обычный скот, а человека. Забавным спервоначалу было и отношение египтян к русским инженерам. Наши специалисты садились вместе с рабочими в один автобус и отправлялись на стройку. А египтяне рассудили по-своему: если в общем автобусе едут, значит, плохие специалисты. У хорошего инженера должна быть своя машина!
И понадобились месяцы, годы совместной работы, общей трудовой жизни, чтобы в сознании забитых людей укрепились новые обычаи, новые взаимоотношения.
…Был вечер, когда мы, радуясь прохладе, отправились пешком по направлению к гостинице. В мягких угасающих красках закатывался прожитый день. Палевая заря лежала на стенах зданий, и на пустынной набережной вырисовывались черные силуэты женщин. Закат все густел, и вот запад охватило целое зарево, розовые блики расцветили спокойную июльскую воду. Затем краски стали гаснуть, и потемневшая река словно слилась с чернотой земли и неба. Тотчас зажглись голубоватые неоновые огни на набережной, причудливо сверкая на глянцевых листьях акаций и сикомор.
В блеске огней рекламы Каир во многом напоминает любой европейский город, и все же арабская вязь горящих над крышами домов надписей воспринимается, как восточное украшение. Улицы столицы забиты людьми. Переполнены маленькие кафе, столики стоят на тротуарах. Посетители сидят по нескольку часов, меланхолически потягивая кофе из крохотных чашечек и слушая музыку из транзисторов. Каждый слушает то, что ему нравится, и над улицей звучит настоящая полифония репортажей, мелодий и речей. Снуют продавцы сладостей, некоторые из них пользуются стеклянными тележками, освещенными изнутри фонарями.
Но вот, усиленный динамиками, раздается с высоты минаретов протяжный призыв — это шестой, последний выход муэдзинов. Они напоминают верующим, что наступил час «аши» — ночного покаяния. И хоть огромный город еще живет в блеске и суете, день считается прожитым, канувшим в Лету.
Человечество оказывается на пороге нового дня, новых забот.
На одном из заседаний конференции была избрана редакционная коллегия, в которую вошли представители самых различных стран. В ее обязанности входила выработка проекта окончательной Декларации — важного документа, подводящего итог всей работы конференции.
Первоначальный проект был поручен французской делегации, и она вскоре его представила. Очень сжато, всего на полутора страничках, парламентарии Франции отразили вроде бы все аспекты, волнующие международную общественность в связи с обострением ближневосточного кризиса. И все же делегаты, когда проект был оглашен, остались разочарованными. Документ французского делегата, мягко говоря, был обтекаем, излишне, что ли. У меня, например, создалось впечатление, что авторы проекта больше всего избегали называть вещи своими именами. Так, в пункте первом, говоря о бесчеловечных бесчинствах израильской военщины, авторы казенным языком квалифицировали их всего лишь как «серьезное нарушение международного права». Пункт четвертый, пожалуй, основной, представлял собой вообще какой-то набор стереотипных терминов: «Очевидное существование палестинской национальной реальности должно быть признано в качестве основного элемента всех глобальных урегулирований кризиса» и т. п. Словом, если с протокольной стороны к французам не могло оказаться никаких претензий, все в проекте было выдержано «на уровне», то по духу, по существу дела документ не отразил тех волнений, того гнева, с которым мир относился к подлой захватнической политике Израиля. В документ, завершающий работу конференции, просилась сама жизнь, тот накал мирового возмущения, который растет день ото дня.