…Партизаны вышли из своих убежищ и стали занимать позиции.
В гестапо, в эсэсовских частях, оставшихся в Триесте, царило оживление. Немцы радовались не меньше Карранти: конец партизанам, теперь можно будет хоть немного отдохнуть от тревог. По городу бродили подвыпившие гитлеровцы.
В половине первого ночи на улицах Триеста можно было даже услышать излюбленную фашистскую песенку - «Лили Марлен».
…Мехти решил сократить путь и добраться до виа Фортуна проходными дворами.
Спустя минут десять он уже искал на этой улице дом Мазелли. Услышав шаги идущих в ногу жандармов, Мехти остановился и вошел в первую попавшуюся дверь, над которой горели красные фонари. Внутри, кроме нескольких пьяных нацистов, никого не было. К Мехти подошел хозяин заведения, угодливо улыбаясь, сказал:
- Синьор, сегодня есть полная гарантия, что взрывов не будет. А девушки наши скучают… Прошу…
- Я не один, - ответил Мехти, прислушиваясь к топоту проходящего по улице отряда фельджандармерии. - Нас целая компания.
- Где же они? - обрадовался хозяин.
- Я должен буду пойти за ними, они послали меня узнать, можно ли у вас хорошо повеселиться.
- Ну, конечно! - воскликнул хозяин. - Тут всего два клиента, этот третий не в счет, - он указал на развалившегося на диване итальянского унтера: унтер был вдребезги пьян.
- Тогда я пошел за своими.
- Торопитесь! - крикнул вслед хозяин. - А то мои девушки умрут от скуки!
Выйдя на улицу, Мехти оглянулся по сторонам и двинулся по виа Фортуна. Вскоре он увидел разрушенный дом, огороженный высоким забором. Это был тот самый «комбинат», который они недавно взорвали с Васей. На заборе висели афиши с изображением полуголых женщин, обрывки объявлений.
«Так… Через два дома будет дом, где прячется Карранти», - отметил про себя Мехти.
И вот, наконец, этот дом, который так долго разыскивали партизаны. Темно, тихо… И кажется, будто дом высечен из гигантского цельного камня. Мехти подошел к массивным дверям подъезда. Кнопка звонка должна находиться с левой стороны. Он нащупал ее. Надо дать три коротких и один протяжный звонок. Мехти решительно нажал на кнопку. Сейчас он боялся только одного: вдруг Карранти нет дома. Однако и с немцами Карранти быть не могло, ему нельзя было раскрывать ту роль, которую он играл в предстоящей операции. Это партизаны понимали…
За дверью послышались легкие шаги, щелкнул замок, и в дверях показалось лицо горничной Анны. Горничная хотела было спросить незнакомца, что ему нужно, но Мехти не дал ей опомниться. Он зажал горничной рот и вошел внутрь. Все остальное совершилось в течение нескольких секунд; Мехти скрутил горничную по рукам и ногам, сунул ей в рот кляп, привязал ее к перилам лестницы и, закрыв дверь, направился наверх. Медленно, с большой осторожностью, держа наготове пистолет, продвигался Мехти по коридору. На этот раз нельзя было позволить американцу опередить себя…
…В гостиной гудела радиола, свет хрустальной люстры пламенел в двух больших стенных зеркалах. Насвистывая военную американскую песенку «Улыбайтесь», Карранти укладывал в автоматический проигрыватель радиолы недавно полученные из Америки пластинки. Первой он пустил пластинку с «буги-вуги», довольный поднял от радиолы гладко причесанную голову и замер на месте.
Слева от радиолы было вделано в стену большое, окаймленное витиеватой рамой, зеркало, и оттуда смотрел на Карранти человек в немецкой форме. Взгляд его черных глаз был решительным и беспощадным.
Карранти был настолько ошеломлен, что не сразу даже повернулся и человеку, стоящему за его спиной. Несколько секунд они смотрели друг на друга в зеркало. Потом тонкие губы Карранти искривились, рука потянулась к тумбочке, на которой лежал пистолет, и повисла в воздухе: Карранти вспомнил, что Михайло стрелял метко.
Медная труба джаза взяла пронзительно высокую ноту и долго держала ее, в то время как барабан отбивал бешеные такты.
Карранти повернулся к Мехти, жалкая улыбка расползлась по его лицу:
- Ты… ты не должен убивать меня, Михайло!.. Я тебе все сейчас расскажу…
- Нет, Карранти, - покачал головой Мехти. - Нам не о чем говорить с вами. Все ясно. Вы прикидывались другом. И вы предали нас. Я думал, что вы примете смерть более мужественно.
Он медленно направился к Карранти, а тот отступил и прижался к радиоле. Струйки пота текли по его щекам, он был бледен, но старался не выдать своего страха.