— Во-первых, я вдвое старше тебя, а во-вторых, вот, посмотри, я знаю, что показываю тебе один палец, но сам-то я вижу два… Так и во всем!
— Два, это потому, что мы уже достаточно выпили….
— Чем больше я пью, тем больше трезвею. Учти, что вдвое больше прожить, означает не только вдвое больше выпить и съесть, но и вдвое больше видеть, слышать, знать, уметь и помнить. А что касается Ксавье и других красноголовых, то даже давно умершие старики рассказывали, со слов своих отцов и дедов, что прежде крестьяне были послушны и исполнительны, но новая религия вконец испортила их.
— Так отчего же даймё{10} и сёгуны{11} не искоренили такую вредную религию? Пытались, и неоднократно, и Тоётоми{12} и Токугава{13}, да ничего у них не вышло. Заморская религия хитра и коварна, предчувствуя опасность, она уходила в низы, в чернь, как набежавшая волна в прибрежный песок.
— А я слышал, что крестьяне стали дерзки и непослушны потому, что если прежде они малыми семьями обрабатывали свои горные делянки, то сейчас их внуки большими группами работают на заводах и фабриках… Волки сбились в большие стаи и потому стали дерзки и особенно опасны.
— Возможно и потому, — согласился Андо, — но главная причина — чужая вера. Когда человек забывает религию отцов — не жди добра.
Они еще налили сакэ и в десятый раз помянули Сайго.
— Андо-доно, расскажи, каков был князь Симадзу Нариоки?
Андо тыльной стороной руки вытер усы, бросил в рот кусочек сэмбэй — сухого печенья, поднял указательный палец, внимательно на него поглядел, удовлетворенно крякнул и, вспоминая, недовольно ответил:
— Ну, какой? Обыкновенный… Очень любил играть в сугороку… Ходил всегда в черном кимоно с гербами, был строг, мрачен и гневлив. Характер имел независимый, но с сёгуном старался не ссориться. И очень был восприимчив к чужеземным новшествам. Посылал своих молодых самураев в Англию и Голландию учиться заморским ремеслам, пригласил заморских умельцев и построил отражательную и доменную железоделательные печи, пушечный завод, текстильную фабрику, фабрики пороха и парусины. Он же и построил первый в стране Ямато больший военный корабль с шестнадцатью пушками, такой же, как у иноземцев.
— А народ был им сильно недоволен?
— Не то, чтобы сильно, — раздумчиво протянул Андо, — да и восстаний в княжестве помню лишь два. Крестьянам, выращивавшим сахарный тростник на княжеских землях, было строжайше запрещено лакомиться сладкими стеблями. За это били кнутом нещадно, а за вязанку украденного тростника могли и убить. Вот они и восстали.
— И что?
— Что, что?.. Приехали мы, княжеская дружина, и все… — Андо, мрачнея, замолчал.
— Но восстали-то не верующие в Эсу Киристо-сама?
— Кто знает, во что они верили? Симадзу Нариоки сам исповедовал синто и в своем княжестве уничтожил не только храмы Киристо-сама, но и Будды.
— Значит, не красноголовые миссионеры раздували недовольство?
— Раздували недовольство не красноголовые миссионеры, их здесь давно и не было, но причиной восстания они стали. И своей религией, и своими товарами.
— Андо-доно, ты что-то не то говоришь. Товары-то здесь причем?
— Ах, не понимаешь? — пьяно засмеялся Андо. — Они вывозят в трюмах своих кораблей такую бездну наших товаров, что их стало не хватать в стране, и ввозят массу своих дешевых, и все цены в стране перепутались, и простому люду стало покупать их не по карману. А озлобленные люди подобны кучке сухого пороха…
— Зачем же тогда пустили этих красноголовых в страну Ямато?
— А они и не спрашивали разрешения. Пустили торговать сперва одних португальцев, за ними пролезли голландцы, потом испанцы, французы, англичане, американцы, русские… Их настойчиво выгоняли, но в шестом году Каэй в Урагу на громадном броненосце приплыли американцы и под угрозой пушек заставили сёгуна подписать договор о дружбе, а затем и о торговле…
Андо презрительно наморщил нос.
— Есть такая притча. В поисках пищи два голодных волка ночью обшарили всю деревню, но ничего не нашли. Вдруг в одном из домов открылась дверь, и на улицу вышел мудрец-конфуцианец, бормоча свои наставления. Не умирать же волкам с голоду? Вот один из них и проглотил мудреца, но тут же с отвращением отрыгнул. Другой волк, позавидовавший было ему, с изумлением спросил: «Чем же тебе не пришелся по вкусу такой упитанный мудрец?» «Тухлятина», — был ему ответ.
— И все же, неужели хотя бы тогда, в годах Каэй{14} и Ансэй{15} у правительства бакуфу{16} не хватило ума и сил выдворить красноголовых?