Однако, как угодно относись мы к товарищу Берии — личный контроль его был неослабен, грозен, и в бирюльки он не играл. И вскоре справился он: что в портах? Экскрементируют ли грузчики на «либерти»?
И, содрогаясь от ужаса, доложили наркому подчинённые: сдвигов нет, гадят и мочатся. Ни расстрелы не урезонили испражнителей, ни концлагерирование, ни даже отдельные перед строем прижигания задних проходов электросваркой.
— Карательные меры усилить! — распорядился нарком. — Мы опрокидываем фашистские орды — и не можем ввести в рамки отечественных серунов? Забивайте им пробки в задницы, опечатывайте спецпломбами НКВД! Неделя срока, иначе три шкуры сдеру со всех!
Ну, неделя — срок нереальный, когда речь идёт о русской прямой кишке, а через одиннадцать дней доложили: товарищ нарком — как отрезало!
— Ну вот, — ублаготворился товарищ Берия. — Нету таких проблем, с которыми не справимся мы, коммунисты. Бинокль Мак-Куина нашли?
— Так точно.
— Вернули?
Нет, не удалось. Некому возвращать. Поспешая к Архангельску, всего в сутках хода и имея на борту груз гаубиц и «студебеккеров»» — двумя торпедами в левый борт был атакован «либерти-238» и камнем ушел на дно. Ничего, ничего теперь не расскажет долгими зимними вечерами отважный морской волк Мак-Куин внукам Диззи и Джозефу.
— Вечная слава героям! — сказал нарком Берия и траурно померцал пенснэ.. — А если возобновят испражнения — стереть в лагерную пыль! В бараний рог! — И тут же, заметив переминание сподвижников с ноги на ногу, возвысил голос: — В чём дело?
А дело в том, доложили сподвижники, что экзекуций, репрессий потребовалось вовсе чуток, потому что полковник Кологрив…
Да, всего-то безвестный полковник, а потрафил родине не хуже Дмитрия Донского!
— Подробную докладную! — распорядился товарищ Берия.. — И этого Кологрива ко мне. Какой матёрый человечище!
Очень щекотливый вопрос после такого распоряжения наркома встал перед Кологривом. Было что доложить наркому. Но вот в изустном бы стиле доложить. А написать на бумаге — нет. не по этой части возрос и сформировался Тит Ефремович Кологрив, косноязычен он на бумаге и в простецкое слово может ошибок всобачить — больше чем букв в этом слове. И видя терзания своего начальства, но сам помочь тоже не в силах, сам не в ладах с написательством — подсказал Кологриву заместитель по вагонному подвижному составу:
— Госта надо бросить на это дело. Он кандидат философии. Он уж напишет, настрикуляет.
— Претит мне видеть его, — поморщился Тит Ефремович. — Мне докладывали: он — из жидов, он — обрезанный.
Но заверил портовый вагонный распорядитель, что никак не еврей Феликс Эдмундович Гост, начальник над складами бочкотары, а что обрезанный — это факт, хотя национальность его будет — вепс и никак не еврей. А обрезание случилось с ним по несчастью.
— Есенин-то, который поэт — он тоже субботы терпеть не переносил, — рассказал начальник вагонного состава. — Потому как ему в малолетстве стригли ногти по субботам да гарным маслом голову обихаживали. Гост в октябрятах тоже субботы не терпел, потому как бабка по субботам ему всегда ногти стригла. Он ноги-то на турецкий манер под себя поджимает, а бабка ножницами сослепу хвать — оно и произошло.
— Другой коленкор, — умягчился Тит Ефремович и велел Госта призвать. И Гост этот, бумажный червь, в одночасье, на едином дыхании накатал докладную для товарища Берии. Докладной этой, сказать напрямик, он Тита Ефремовича изнедоволил и раздражил. Проще, проще надо было писать, а Феликс Эдмундович (ну, что возьмешь с него, не кадровый он военный, не строевой, так, занюханный лейтенантишка из запаса) университетских нагородил выкрутасов.
Ведь просто всё гениальное! Сперва-то мыслил Тит Ефремович, чтобы от загаживания уберечь пароходы — производить войскам на причале массовое клизмирование. Перед каждой разгрузкой всех построить, угнуть буквой «г» — и через полчаса пожалте на борт. Только, рассудил он — хлопотно это. А настоящий хозяин обширного госимущества, если имеет мысли погреть на этом госимуществе руки, и в разумных пределах то да сё прикарманить — должен хозяйство своё знать назубок, как пять пальцев.
Так вот и знал хозяйство своё Тит Ефремович. И вспомнил, что года уж два, в горниле войны бесполезный, на пятом пирсе, в дальнем затыке стоит у него контейнер с печными ухватами. Ага, с теми самыми, которыми женщины в русских селеньях вынимают из печки чугунки и горшки. Изготовитель — город Нижний Тагил.