— Оставаться здесь опасно. Зажаримся! — показала Таня на металлические предметы, начавшие нагреваться. Схватив капитана за руку, она почти насильно утащила его в подвал.
Время тянулось медленно. Неоднократно Медведев пытался связаться с кораблем по радио, но всякий раз безуспешно.
— Вероятно, космическая пыль поглощает радиоволны, а через толщу недр они пробиться не в силах, — объяснил Медведев.
— Настоящая огненная мышеловка! — встревожилась Таня. — Боюсь — туча скоро не пройдет. А запасы кислорода у нас ограничены.
Целые сутки продолжалось феерическое горение пыли. Но вот искрящаяся мгла поредела. В небе появился матовый диск Солнца. Слабый свет его залил окружающую местность.
— Пойдем, Таня. Оставаться здесь дольше рискованно. Кислород…
— Понимаю. Но куда мы пойдем в этой серой дымке?
— Раз радио молчит, попробуем ориентироваться магнитным компасом. Пока его стрелка всегда устойчиво держалась в одном направлении.
Космонавты пошли. Рация по—прежнему бездействовала. Уже должен был появиться корабль, но его нигде не было видно.
«Не заблудились ли?» — с опаской подумал Медведев, начиная жалеть, что доверился компасу. «Вдруг он показывает неверно?» — капитан проклинал себя за неосторожность: ведь с ним была Таня. И вдруг… О, счастье! Он услышал слабые сигналы приводной станции. Оказалось, что они шли в обратном направлении, удаляясь от корабля.
— Таня! Поворачивай назад! Компас нас обманул.
Теперь, вслушиваясь в сигналы приводной станции, космонавты спешили наверстать упущенное время. Связаться с кораблем пока было невозможно. Хорошо, что хоть мощная корабельная станция смогла пробить пылевую мглу.
Посматривая с тревогой на часы и на индикатор кислорода, Медведев пытался прикинуть, какое расстояние еще отделяет их от корабля. Воздуха в скафандрах им могло хватить максимум на час.
Быстро бежали минуты. Истекал запас кислорода в скафандре. Дышать становилось все труднее.
— «Циолковский!» — прокричал Медведев и усиленно начал радировать.
И то ли они приблизились к кораблю, то ли пылевая мгла поредела так, что перестала действовать на радиоволны, но на корабле услышали Медведева.
— Капитан! Мы вас слышим! — передавала Женя, — Где вы? Отвечайте!
— Женя! Далеко ли до корабля? — не удержался и спросил Медведев. — У нас кончается кислород!
— Капитан! Держитесь! К вам вышла танкетка!
Найдет ли их танкетка? Не задохнутся ли они без воздуха?
— Таня, как твое самочувствие? — спросил Медведев.
Девушка не ответила. Она остановилась и бессильно опустилась на черный пепел, покрывавший почву. Медведев подхватил ее на руки и понес, с трудом передвигая ноги.
«Только бы не упасть! Еще немного…»
В голове у Медведева гудело. Перед глазами плыли синие круги, уши как будто, заложило ватой. Он ощущал, как силы постепенно оставляют его. Шаг, еще один, третий…
Прорезая фарами вечерние сумерки, прямо на них двигалась танкетка.
Ноги у Медведева подкосились, он лишился чувств.
Придя в себя, капитан увидел, что находится в танкетке со снятым шлемом. Над ним склонилось доброе, озабоченное лицо Кулько. Вот Алексей улыбнулся, что—то сказал, а что — капитан не расслышал. Он приподнялся на локтях, осмотрелся.
— Жива! Она здесь!
Рядом с ним лежала Таня и часто—часто дышала. Обессиленный, но счастливый Медведев снова откинулся в кресле.
Вскоре танкетка остановилась. Медведева и Таню бережно перенесли на корабль, уложили в постели. Медведев хотел было воспротивиться этому, но пришлось смириться.
— Вы сейчас не капитан, а мой больной, — с показной строгостью заявила Ярова, хлопотавшая возле него.
— Именно! — подтвердил Кулько, улыбаясь.
— Хорошо, хорошо! Скажите, когда отремонтировали танкетку?
— Во время электрической бури мы не прекращали ремонта. Ваше отсутствие заставило нас торопиться. Вот и все.
— Молодцы! — Медведев закрыл глаза.
Непроглядная черная ночь, как всегда, быстро погрузила Цереру в ледяной сон, Но еще более беспросветной, нескончаемой была ночь в глубоких подземельях Фаэтии.
Дубравин очень долго не мог опомниться. Сначала не было никакого ощущения, словно все ушло в небытие. Потом он то задыхался от недостатка воздуха, то дрожал от холода, то стонал от нестерпимой боли в плече и груди. Глаза застилала мутно—белая пелена. Сознание работало плохо.
Голову будто сжали железными тисками. И снова жгучая боль пронизывала тело. Дубравин вскрикнул и открыл глаза.
— О — о! — жалобно простонал он. Невыразимое страдание слышалось в этом стоне.
— Уйди! Прочь! — бессвязно шептал космонавт, И рука, вскинутая кверху, снова бессильно упала на грудь.
Опять тяжелое забытье, сопровождаемое неровным дыханием да судорожными движениями. Так мечется в бреду человек.
Сколько времени продолжалось такое состояние — день, неделя, месяц, — Дубравин ни за что не мог бы определить. Яркая электрическая вспышка, удар — а дальше… Наконец он с трудом открыл отяжелевшие веки. Над ним, освещенный тусклым голубоватым светом, низко опускался сводчатый потолок. Гладкие стены. Ложе. Непослушными руками космонавт ощупал одеяло, которым был укрыт. Шелковистое, оно приятно холодило.
Боль в теле не утихала, особенно на плече и в месте ожога. Но не она заботила сейчас Дубравина. «Что же все—таки — произошло? Где товарищи? Что со мной? Неужели я у фаэтов? И один. Тогда где же они и каковы их намерения? Однажды перед ним промелькнуло какое—то беглое видение и скрылось, он это прекрасно помнит. Или это было в бреду?»
Мысли утомили, и силы оставили Дубравина. Он снова впал в полузабытье.
Вдруг космонавт вздрогнул. К его разгоряченному лбу прикоснулось что—то холодное. Он медленно открыл глаза и, чуть не вскрикнув от удивления, замер. Над ним склонилось почти человеческое лицо. Продолговатое, потрясающе бледное, изборожденное сотнями морщин, с острым носом и настороженными ушами, обрамленное клочками серых, как пакля, волос.
Дубравин лежал не шевелясь, затаив дыхание. Леденящий холодок закрадывался в душу. А голова незнакомца продолжала покачиваться на тонкой шее, вперил в космонавта неподвижный взгляд бесцветных, глубоко сидящих глаз.
«Так вот какие эти фаэты», — подумал Дубравин.
Но вот житель Цереры издал какой—то мелодичный звук и отошел. Высокий, худой, он был одет в странную голубую одежду, висевшую на нем мешком. Длинные руки болтались в свободных рукавах.
Дубравин посмотрел по сторонам. На низком столике, стоявшем возле ложа, он увидел блюдо с небольшими синеватыми плодами и прозрачный сосуд, наполненный бесцветной жидкостью.
«За мной ухаживают!» — у космонавта отлегло от сердца. И только сейчас он ощутил, что ему страшно хочется пить. Дубравин осторожно поднес сосуд ко рту и сделал небольшой глоток. Внутри приятно зажгло, голова закружилась, боли заметно утихли.
«Лекарство, очень сильное лекарство», — мелькнула у Дубравина мысль, и он забылся глубоким сном.
После этого у своего изголовья Дубравин не раз видел старого фаэта. Но однажды следом за ним в таком же голубом одеянии, только расшитом золотыми узорами, вошла бледнолицая девушка. Серые волосы ее были собраны в семь пучков, которые торчали на голове веером. Несмотря на бледность, угловатые черты лица казались привлекательными. «Ну и прическа!» — невольно удивился Дубравин. Несколько минут старик и девушка, изредка поглядывая на больного космонавта, о чем—то переговаривались между собой на певучем наречии. Потом они, не тревожа Дубравина, удалились.
Отныне за ним начала ухаживать фаэтянка. Старик больше не появлялся. Дубравин стал поправляться, быстро набираться сил. Фаэтянка регулярно навещала космонавта. Не раз он пытался заговорить с лей, но она останавливала его предостерегающим жестом. Однажды, словно поняв намерение Дубравина, фаэтянка показала на себя и полуспела: