Политику, “скроенному для руководства”, не годится самолично заказывать пиццу. Фрэнклин очень убедительно мне это растолковал. А еще он вбил мне в голову, будто мой долг – на свои кровные кормить всю его банду. Однажды я осмелилась осторожно поинтересоваться, не слишком ли он роскошествует. Решительный отпор последовал незамедлительно – Фрэнклин попросту вывез из дому всю отчетность, которую я для него вела, и запрятал в недоступных недрах своего офиса.
Между тем руководительница втолковывала завороженно кивавшей группе:
– “Система здорового питания” – настоящий подарок для женщин, не встречающих понимания со стороны домашних. Нам не нужно что-то выбирать или решать. Не нужно даже готовить. О нас уже позаботились, остается только съесть.
– Все будет прекрасно, если я решусь взорвать кухню, – ввернула я, вызвав оживление и смех.
Кэтлин, до сей поры отстраненно перебиравшая бахрому своей шали, вскинула голову и с удвоенной энергией затеребила длинные шелковистые нити.
– Вот это самое я как-то раз сказала своей матери. Пыталась пошутить. И тут ее понесло. Я, мол, полное ничтожество! Никудышная хозяйка, законченная эгоистка! Только о себе и думаю! И все тыкала мне в морду мою сестру. Замужнюю сестру! Худую замужнюю сестру, которая живет в Нью-Джерси, трудится полный рабочий день и при всем том успевает парить, жарить и запекать изысканную жратву.
Ироничные восклицания вроде “Во дает!” и “Здорово!” прервали горячую исповедь Кэтлин.
– Понятия не имею, каким чудом мать ухитрилась разузнать все это. Сестра ведь не пишет и не звонит, пока ей что-нибудь не понадобится. Мне же мать ежедневно трезвонит домой и на работу, требуя подвезти в магазин или в гости, к врачу, в парикмахерскую.
Она по-детски беспомощно закусила губу. Слипшиеся от слез ресницы задрожали. Руководительница спросила с тихим участием:
– И что, подвозите?
– А то нет! – Кэтлин зло улыбнулась сквозь слезы, поджала губы и с напором прогнусавила: – “Не забывай, у тебя всего одна мать! Вот помру, сразу раскаешься, что была такой черствой!”
– Точно как моя! – с горечью воскликнула Линда. – На стенку лезет от ревности, стоит мне сделать хотя бы мелочь для кого-нибудь, кроме нее, любимой.
Кэтлин энергично закивала и поведала, как еще в юности устроилась помогать в дом престарелых. Мать закатила ей жуткий скандал. Орала, что у мерзавки-дочери находится время для кого угодно, только не для родной матери, которая ее растила, себя не жалела. Когда же Кэтлин навещает и обслуживает ее, мать взахлеб расписывает, какое сокровище ее сестра.
– Как по-вашему, сможете вы ее когда-нибудь ублажить? – поинтересовалась наша наставница.
– Смеетесь? Не в этой жизни.
– Ну и?..
Уставившись на свой ноготь, будто ничего важнее на свете не было, Кэтлин в угрюмом молчании соскребала с него лак. Потом коротко всхлипнула – раз, другой, – и я сочувственно обхватила ее за плечи.
– Ну и... – ресницы снова дрогнули, уронив на щеку крупную слезу, – пусть кто-нибудь растолкует мне, почему я до сих пор стараюсь ей угодить. – Она подавила очередной всхлип и лукаво улыбнулась сквозь слезы: – Ничего не скажешь, умею подбавить веселья.
– Вы сделали первый шаг. – Наставница мягко накрыла ее руку своей ладонью и обвела нас взглядом: – Почему мы относимся к себе так жестоко? Что нас толкает? Без сомнения, нас мучают эти лишние килограммы. Иначе зачем мы здесь? Поразмыслите об этом. Что мешает вам отказаться от лишнего ломтя пиццы или спокойно пройти мимо палатки с мороженым? Почему за пять минут до ужина вы поглощаете триста калорий с куском сливочного торта? И как можно всей душой ненавидеть свое тело и в то же время так щедро насыщать его? Вот это мы и обсудим на следующей неделе. Что до вас, Кэтлин, то вы на верном пути. Бросьте так выбиваться из сил, пытаясь угодить своей матери. И посмотрите, что тогда произойдет.
– Ничего особенного, – фыркнула та. – Всего-навсего мир перевернется.
– Разве душевное спокойствие не стоит того?
Над горизонтом клубилось марево, грязно-черное, как лакричная конфета. Холодный ветер гнал тяжелые тучи, в недрах которых что-то смутно искрилось и рокотало. Поеживаясь под первыми крупными каплями ледяного дождя, мы метнулись через парковку к машине Кэтлин. Вдалеке сверкнула первая настоящая молния. Впереди, прямо по курсу, рождалась и густела дикая весенняя гроза. Сара-Джейн обожала такую погоду...
– Забросить тебя домой?
Я неуверенно кивнула. Перспектива очутиться в огромном пустом доме и тосковать там в одиночестве не прельщала.
– Может, перекусим где-нибудь?
– Прости, не выйдет, – отрезала Кэтлин, деловито врубая антирадар, и рванула со стоянки. – Спешу в офис.
– В выходной?
– У боссов не бывает выходных. Трое моих служащих вытребовали себе отпуск на три дня. Им, видите ли, приспичило развеяться в Портланде. Чертовщина, самый разгар семейных путешествий, а я вынуждена одна тянуть весь этот воз!
И она утопила в пол педаль тормоза, каким-то чудом затормозив прямо перед упавшим шлагбаумом на железнодорожном переезде. По рельсам уныло загрохотала бесконечная пригородная электричка. Я молчала, глядя в окно. Кэтлин осталась единственным моим зрителем – больше не перед кем разыгрывать мои маленькие драмы.
Кстати, о Кэтлин. Я жестоко заблуждалась, записав ее в операторы на телефоне. Она оказалась владелицей туристического агентства “Путешествия с Матушкой”. Своих клиентов – сплошь молодых нахрапистых “ребятишек”, привыкших в один день зарабатывать или терять миллионы, – Кэтлин окружала самой нежной опекой и неустанно баловала дорогими игрушками.
Если “деточка” начинал чахнуть под тусклым северным солнцем, она отправляла ему скромный ланч, аккуратно завернутый в проспекты курорта на Багамах. Нелады с женой? Клиент получал розы и перевязанную алым шелком стопку буклетов о “Приюте Воркующих Голубков” (Мы гарантируем, былая страсть вспыхнет вновь!).
Секретарши клиентов снабжали ее информацией самого личного плана, получая в награду билеты на очаровательные воскресные туры. Далекие от идеала габариты Кэтлин делали ее неопасной в глазах жен, невест и тех же секретарш, и ничья ревность не мешала клиентам бежать к ней за панацеей от своих проблем. И Кэтлин расправлялась с ними так же легко, как бархатная подушечка поглощает и обезоруживает острые булавки.
Замечательно, смаковала я обиду, у нее куча дел – так что с того? Битых два часа проторчала в “Системе”, а для меня ей и пятнадцати минут жалко. Кэтлин плевала на мое представление, неотрывно следя за проезжающей электричкой. Едва миновал последний вагон и шлагбаум нехотя пополз вверх, она газанула и вылетела на переезд. Ветер и дождь неприятно выстудили машину, я зябко поежилась и надвинула капюшон трикотажной фуфайки с кричащей эмблемой “Чикагских медведей”. Хорошо, что Рикки наплевала на мои увещевания и купила самый большой размер!
– Если ты так чертовски занята, отчего же не пропустила сегодняшнее занятие?
– Не будь сукой, Барбара. – Голос Кэтлин звучал доброжелательно, но твердо. – Мне и впрямь ничего не стоило его пропустить. Всю жизнь я упражнялась в этом искусстве – отыскивать оправдания, почему я не могу сделать что-то, чего не сделать нельзя. И представь, оправдания всегда находились. То матери нужно помочь, то позаботиться о детях, о своем бывшем, об учебе, о работе... Но теперь все, хватит.
Мы приехали. Кэтлин остановилась на подъездной дорожке к моему дому.
– Вряд ли я смогу похудеть, если не научусь печься прежде всего о своих интересах. И если в результате семейство Фицвиллингер на сутки позже получит свой тур в Диснеевский парк – что ж, так тому и быть. А если ты киснешь только из-за того, что я должна как-то зарабатывать на жизнь, – ничего, я и это переживу. И ни перед кем не собираюсь извиняться за то, что решила о себе позаботиться. Меньше всего перед тобой.