Я с наслаждением прикончила пончик. Ну кто начинает диету в воскресенье? Понедельник – вот достойный день для старта новой жизни.
На крыльце какой-то человек терпеливо звонил в дверь. Я убрала газ и беззвучно покатилась по дорожке к дому, подозрительно разглядывая визитера. Нет ли при нем брошюр “Иисус вас любит”, коробок с новыми улучшенными пылесосами, благотворительной муры на продажу и другого наступательного оружия? Выглядит вполне мирно. Незнакомец обернулся, уловив шуршание колес по гравию. Старик. Долговязый, тощий, сильно горбится. Белая рубашка. Чистый потертый пиджак болтается, как на вешалке. И не жарко ему в костюме?
Я вылезла из машины, прижимая к груди пакет с теплыми пончиками.
– Простите, что вам угодно? Старик подался вперед, нервно теребя в грубых узловатых пальцах старомодную шляпу.
– Миссис Аверс? Мое имя Джордж Пэйн.
Я неспешно поднялась по ступеням. Старый Пэйн, очкастый дятел.
– Мистер Пэйн, добрый день. Очень рада.
Я вовсе не была рада. Даже ключей не вынула, так и стояла с Пэйном у запертой двери, не приглашая в дом. Сейчас для меня весь мир вертелся вокруг пончиков, сыра и лососины. Гастрономическая оргия не чета всем прочим. Это дело сугубо интимное. И меньше всего предназначенное для старых мужей умирающих жен.
– Чем могу вам помочь, мистер Пэйн?
– Я надеялся, может быть, мистер Аверс дома...
– Мне очень жаль. У него сейчас собрание.
Черт, не топтаться же полдня возле собственного дома? Да и притиснутый к сердцу пакет с каждой секундой становился все тяжелее и все желаннее.
– Простите, мистер Пэйн. Я, к сожалению, спешу. Но непременно передам ваши слова мужу.
Он порылся во внутреннем кармане пиджака, вытащил чек и бережно разгладил его.
– Это не слова, это вот... Хотел вручить ему сам, вроде как лично, понимаете? Чтобы сказать ему спасибо за то, что терпит, не торопит с выплатой. Я и рад бы вернуть сразу всю сумму, но пока все никак не выходит...
Он робко извинялся, заглядывая мне в лицо блеклыми слезящимися глазами. Я прекрасно знала, что обязана сделать. Пригласить его в дом, угостить пончиками, налить кофе и выслушать. Он один, его жизнь летит под откос...
Нет, только не сейчас. Сейчас я хочу спокойно поесть.
– Мне очень жаль вашу жену, – начала я совершенно искренне. – Поверьте, Фрэнклин делает все возможное и невозможное, чтобы выиграть ваше дело. (Да неужели?)Я уверена, скоро все пойдет на лад. (А вот это уже чистая ложь.)
– Спасибо, миссис Аверс.
Он подал мне чек. Я скользнула по нему взглядом и залилась краской. Десять долларов. Только что, не дрогнув, я выложила в два раза больше за пакет деликатесов!
– Мистер Пэйн, уверяю вас, мистеру Аверсу ничего не стоит потерпеть. Вот решится ваше дело, получите компенсацию, тогда и вернете все сразу.
Я принялась совать ему чек, но Джордж Пэйн торопливо отступил:
– Не по душе мне быть в долгу. За всю жизнь и гроша не заняли, пока Люсинда не слегла. Знаете, нехорошее это чувство – когда деньги взял и не возвращаешь. – Он нацепил шляпу, поправил измятые поля. – Сердечный привет мистеру Аверсу. Приятно было с вами встретиться.
Он твердо пошел прочь – человек с согнутой спиной, но гордым сердцем. Теплый ветер весело трепал на нем убогий мешковатый костюм. Я зачарованно провожала его взглядом, пока пьяный дух ржаного теста не призвал меня к более насущным делам.
Мысленно перекрестившись, я ступила на рассохшуюся деревянную лестницу. Шаткие перила, ступени, да и само это ветхое строение грозили обрушиться в любой момент. Одолев три пролета, я очутилась в длинном мрачном коридоре с обоями неприятного темно-горчичного цвета. Отчаянно скрипели половицы, словно кто-то крался следом совсем рядом. Вот приоткрылась дверь, пахнуло склепом, узкоглазый гоблин, завидев меня, обтер крючковатые грязные руки о некогда белый халат и с плотоядной ухмылкой поманил внутрь...
Бесконечные вариации этого веселого сюжета терзали меня всю ночь. Лишь одно подогревало во мне решимость пережить кошмар наяву – мирное посапывание Фрэнклина. Слишком стремительно и неотвратимо распадалось все, что когда-то связывало нас. Еще чуть-чуть – и он ускользнет навсегда: сегодняшней Барбаре едва ли под силу вновь завоевать его сердце.
Секс между нами стал такой же диковинкой, как рождение двухголовых телят. Для чуда требовалось сочетание целого ряда благоприятных условий. Чтобы я не спала, а дети, наоборот, спали. Чтобы Фрэнклин уже вернулся, а парад планет совпал с пятницей, желательно тринадцатого числа, и лихорадкой на токийской бирже. Само по себе чудо происходило буднично и на редкость стремительно: заключив меня в объятия в двадцать три ноль-ноль, Фрэнклин уже в двадцать три ноль пять облегченно несся в душ. Он явно делал мне безмерное одолжение, заполняя супружеским долгом рекламную паузу между двумя информационными передачами. Тягостная, но неизбежная повинность – вроде кормления удава.
Но я не сдамся. Наведаюсь с Кэтлин в чертов секс-шоп и скуплю все их эротические масла, возбуждающие притирания и прочую белиберду. Запишусь на курсы эротического массажа и овладею танцем живота. А самое главное – и это будет лучшее, чудодейственное средство – похудею. И если для этого нужно, чтобы служитель тайных сил поковырялся у меня в мозгах, так тому и быть!
Фрэнклин внезапно открыл глаза, и я спохватилась:
– Доброе утро, милый.
– Сколько сейчас?
– Половина восьмого. – Мои руки скользнули к нему. Детей нет. Спешить некуда. Можем заниматься любовью сколько душе угодно.
– Половина восьмого? – Фрэнклин скатился с кровати. – Как я умудрился проспать? – донеслось уже из ванной.
Я вскочила в полном недоумении и набросила очередной безразмерный шелковый балахон Сары-Джейн.
– Проспать? Ты же всегда встаешь в это время.
– Теперь придется вставать раньше. Отосплюсь после выборов.
– Да ты и так уходишь ни свет ни заря, а возвращаешься за полночь...
– Пойми, Барби, дел невпроворот. И где эти проклятые лезвия?
– Пачка в заначке, – подсказала я и улыбнулась. – Пачка в заначке, пачка в заначке... Слышишь, Фрэнклин? Ну-ка, повтори это трижды, только быстро!
Он не выразил расположения к играм. Отступил в сторону, надменно скрестил руки на груди:
– Взгляни сама.
Я послушно встала на цыпочки и обшарила “заначку” – верхнюю полку в зеркальном шкафчике у раковины. Лезвий не было.
– Ни следа пачки в заначке.
Фрэнклина перекосило. Что ж, если весело только одному, значит, шутка не задалась. Я смиренно попросила прощения.
– Эта твоя новая работа... – угрюмо бросил он ни с того ни с сего. – Похоже, целыми днями торчишь за компьютером.
– Не беда, – ответила я коротко. Прикинусь, что не уловила прозрачного намека: “Жена торчит за компьютером, а у мужа потом нет лезвий”.
Фрэнклин скрылся за стеклом душевой кабины и пустил воду. Беседа увяла окончательно, оставив едва уловимый муторный осадок. Я поспешила загладить свою промашку – полезла за серебряным станком от Тиффани. Бритвенный набор исчез. Глазам не поверила – ведь он буквально сросся с этим шкафом. Обшарила все полки, одну за другой, – ничего.
В ванной, подавая мужу полотенце, я без всякой задней мысли полюбопытствовала, куда делся его фирменный набор для бритья.
– Мой набор? – Фрэнклин принялся усиленно – пожалуй, чересчур усиленно – растираться.
– В твоем шкафу его нет.
– А зачем тебе понадобился мой набор?
– В нем есть лезвие. Тебе же нечем бриться.
Фрэнклина словно бы только что озарило. Так вот к чему я клоню? Не мешало бы все-таки научиться связно излагать свои мысли. Он все махал полотенцем. Махровая ткань энергично гуляла по сухому телу, грозя стесать кожу до самых сухожилий. Симптомы решительно перестали мне нравиться.