Выбрать главу

– Какая разница? – Необъятное тело всколыхнулось и вновь отдалось многотрудному спуску. – Что жир сгонять, что Аида[2] уламывать – все одно, чистый ад!

Одолев последнюю ступеньку, она опять остановилась, а я устремилась вслед за остальными. Пахло сыростью и цементом. Над головой угрожающе нависал низкий потолок, изъеденный глубокими трещинами. Из них сочилась вода, и ржавые капли звонко шлепались на пол или кому-нибудь на макушку. Оригинальный декор довершали мутные трубки неоновых ламп – чудом цепляясь за растрескавшийся потолок, словно фантастические паразиты, они мигали и надсадно гудели. Вокруг нашей скорбной процессии метались тени.

Я содрогнулась, жуть пробрала меня насквозь через весь мой растущий подкожный жир. Живой меня отсюда не выпустят. Вот идиотка, надо было хоть прощальную записку черкнуть. Что-нибудь вроде “Умерла за впалые щеки” – белой глазурью по шоколадной заливке именинного торта, который я испекла сегодня для Джейсона. Одна беда: шоколадную заливку я сожрала. Подчистую. Не со зла, это вышло как-то само собой.

Большая цифра “12”, выписанная на торте, получилась немного криво. Пришлось соскоблить неудачную надпись и слизать ее прямо с ножа. Пустяки, решила я, сделаю новую, и взялась за кондитерский мешочек. Пока трудилась над цифрами, где-то в недрах моей утробы пробудились и хором завыли тысячи голодных чертей: “Еще, еще!” Тогда я вылизала глубокую миску, в которой готовила глазурь, и оба венчика от миксера. Оставалось одно – тщательно подобрать пальцем крупинки шоколада с боковин торта.

Этим преступным путем я незаметно добралась и до верха. И что вы думаете? Оказалось, что в этом вот месте слой шоколада слишком толстый, а тут совсем неровный. Понятно, что таким образом я очень скоро доскребла до бисквита и в ужасе спохватилась, только когда обнаружила, что прежде радовавшая глаз блестящая глазурь напоминает вспаханное поле.

Я вздохнула и с облегчением позволила себе прикончить остатки шоколада – ну не оставлять же их. Заново оформить торт до ужина я уже не успела. Так что теперь надо бы заскочить в магазин за шоколадом. Если, конечно, вырвусь отсюда живой.

Наконец наша нестройная колонна втянулась в огромный зал. Вдаль уходили бесконечные ряды деревянных креслиц – узеньких, словно в детском театре. Между рядами металась всклокоченная толстуха, яростно грохоча откидными сиденьями, на которые тотчас падали входящие. Зал перегораживал длинный стол, за которым сидела симпатичная особа, пропускавшая жаждущих похудеть через короткую процедуру.

Она сноровисто взвешивала клиенток на напольных весах, принимала у них денежные чеки, выхватывала из огромной папки персональные карточки, вписывала в них вес и, наконец, оделяла каждую ярким буклетом.

Я покорно пристроилась в очередь. Женщина, стоявшая передо мной, вдруг оглянулась и посетовала:

– Никогда не встречала более депрессивного заслона.

– И не говорите! – Я выразительно закатила глаза, подыгрывая шутнице.

Вот-вот кинусь наутек. Нет, до конца мне этот ужас не вытерпеть.

Я Флоренс, – и она энергично сунула мне руку. Сухая теплая ладонь, пожатие сильное, но не грубое, – как видно, Флоренс не из тех воинствующих феминисток, что ненавидят в себе женщин. – Я из пригорода, – продолжала она. – Терпеть не могу это дурацкое взвешивание! Норовлю под благовидным предлогом остаться дома в такие дни. Но сегодня улизнуть не удалось, дочка выходит замуж, и нужно подобрать ткань на свадебное платье. А я знаю один магазинчик в центре... Боже, какое там кружево, а шифон...

Я улыбалась, кивала и не слышала ни слова. Флоренс тарахтела, а я просто “выключила” звук. Эту технологию я отработала до совершенства еще на своей бабушке, наверняка побившей все мировые рекорды по неумолчной болтовне. За все годы, что она растила меня (и говорила, и говорила без остановки), ей ни разу не удалось засечь, что я ее не слушаю. А уж на что была приметливая! И как готовила... Горы шоколадного печенья и трубочек с кремом... Оладьи с изюмом, сладкий сироп...

Очередь продвигалась еле-еле, потому что многие завсегдатаи задерживались у стола поболтать с сотрудницей. Темы удручали однообразием. Что и сколько они ели на этой неделе. На каких гуляли свадьбах, крестинах, обрезаниях и как “вели себя” за столом – разумно или не очень. До двери рукой подать, мелькнула мысль, еще не поздно выскочить в коридор и испариться.

Флоренс вдруг перестала журчать. Похоже, спросила о какой-нибудь чепухе и никак не возьмет в толк, отчего я не тороплюсь с ответом. На такой случай у меня припасен особый прием – “Соринка”. Я вполне убедительно всхлипнула и прикрыла ладонью глаз.

– Что такое, что случилось?

– В глаз что-то попало... Не менее убедительно корчась, я запрокинула голову, моргая как свихнувшаяся сова.

– Только не трите! Дайте-ка я посмотрю.

Она деловито выхватила из сумочки упаковку гигиенических салфеток, извлекла одну и скрутила из нее фитилек. Воистину, каждая порядочная женщина владеет собственным рецептом коктейля с мартини, способом избавления от икоты и соринок в глазах. Ладно, пусть похлопочет немного.

– Вроде ничего нет... – обескураженно протянула она, обследовав покорно подставленный глаз.

– По-моему, тоже. – Я моргнула еще пару раз для порядка. – Здесь такой плохой свет!

Оглядев зал, словно прозревший слепец, я воззрилась на свою спасительницу с выражением немого восторга.

– Как рукой сняло! Флоренс, вы прямо волшебница!

– Ах, ну что вы. Такой пустяк! Всегда рада помочь. Муж смеется, что я вторая Флоренс Найтингейл[3]. Да вот не далее как на прошлой неделе...

Спасите, сигарету! Только чтобы очухаться. Хотя бы разок затянуться, а не то я просто свихнусь!

Но здесь не курил никто. Изуверские плакаты “Просим воздержаться от курения в зале” висели на каждой стене, и все воздерживались, ни одна не рискнула взбунтоваться против идиотского запрета. Своих сигарет при мне не было, так что оставалось обежать всех толстух и обнюхать каждую. Как почувствую запах несвежей пепельницы, въевшийся в волосы и одежду, отброшу последний стыд и поклянчу сигаретку.

– Так, вы у нас кто?

Шестое чувство шепнуло, что вопрос обращен ко мне. Неутомимая служительница улыбалась из-за кипы бумажек и проспектов.

– Новенькая?

Нет, уже слегка поношенная.

Да, – поспешила ответить я, старательно лучась энтузиазмом. – В первый раз.

– Вижу, пришли с подругой? – Она по-свойски улыбнулась, кивнув в сторону Флоренс. Та, с ненавистью косясь на весы, лихорадочно стягивала кольца, браслеты, туфли, едва ли не юбку – словом, все, что снималось, лишь бы весить хоть на несколько граммов меньше.

– Нет-нет, я одна!

Служительница всем своим видом выразила счастье, что в их ряды влился новый член, после чего перешла к деловым моментам:

– Выпишите чек, вот наш прейскурант. Цифра вверху – первый взнос. Еженедельная плата поменьше. Конечно, если не станете пропускать занятия. Иначе в следующий раз придется платить вдвое – то есть за пропущенное тоже. Маленькая хитрость, чтобы заставить вас заниматься регулярно.

Я не стала уподобляться Флоренс и предпочла взойти на весы, не раздеваясь. Тогда разница между сегодняшним и будущим взвешиванием окажется более впечатляющей, ведь уже к следующему занятию я порядочно сброшу. Докажу этим аморфным теткам, что даже малая толика силы воли способна творить с фигурой чудеса.

Тем временем меня обмерили. При росте 160 сантиметров я потянула на пятьдесят шесть килограммов с хвостиком. Еще бы. Ведь мало того что уничтожила весь шоколад с праздничного торта, по пути сюда заглянула в закусочную: кофе, апельсиновый сок, яйцо и к нему ржаные тосты с маслом и пара сосисок. Когда с обмерами было покончено, я задумчиво побрела в зал. Где бы пристроиться? В первом ряду оживленно щебетали какие-то дамочки, обряженные в разноцветные вариации одного и того же спортивного костюма. Между прочим, их даже нельзя было назвать тучными – так, всего несколько лишних килограмм. Пожалуй, от них можно услышать что-нибудь полезное. Я села во втором ряду и затаилась.

вернуться

2

Аид – в древнегреческой мифологии повелитель царства мертвых, к которому прославившийся своим искусством певец Орфей спускался с просьбой вернуть ему недавно умершую жену Эвридику.

вернуться

3

Флоренс Найтингейл (1820-1910) – знаменитая английская сестра милосердия, положившая начало профессиональному сестринскому уходу.