И вот теперь, шагая под руку домой, Дюжев и Надточиев то недоуменно поглядывали друг на друга, то, в который уж раз, произносили: «…И ходят их головы кругом. Князь Курбский нам сделался другом», — и принимались по-мальчишески хохотать.
— …Ну почему ты не хочешь допустить, что человек действительно ошибался, действительно понял, что ошибался, и действительно признал свою ошибку, — рокотал Дюжев. — Ну, струсил когда-то, ну, покривил душой. Время было такое. Это сейчас легко прямо ходить. — Как всегда, когда он был взволнован, круглое, как бублик, «о» так и перекатывалось в его речи.
— Нет и нет, — басил в ответ Надточиев. — Это сухарь, который можно размочить только сверху. Что-то произошло. И неожиданное. Ты ж видал, как этот его популизатор Юрочка и вся их компания были ошарашены… У него есть в Москве покровители. Может, они… А что там газеты, черт с ними! Эх, и выпьем же мы с Буруном сегодня за твое здоровье, Павел!.,
Петрович вышел с совещания с Олесем Поперечным. Оба озабоченные. Объявлено было, что и на время отсыпки дамбы и в часы перекрытия, когда сразу в огромных количествах потребуется и гравий, и песок, и скала, работы на карьерах будут выполнять экскаваторы братьев Поперечных и колонна машин пятой автобазы. Работать предстояло вместе. И вот теперь двигались они рядом — худой, поджарый Олесь и Петрович, который, хотя и осунулся с лица, в фигуре еще сохранял заметную округлость.
Уже миновали дни, когда Олесь, мучаясь с «негативами», усомнился в своих силах. Люди, поверившие в себя и в него, стали не хуже «хлопцев», работавших с Борисом. Оба экипажа соревновались. То один, то другой опережали, и имя Олеся Поперечного, экскаваторщика из молодого города Дивноярска, вновь прогремело, как и имя прядильщицы Валентины Гагановой из старого русского текстильного города Вышнего Волочка. У них были последователи, движение раскатилось по стране. Многие бригадиры в Дивноярске, и не только экскаваторщики, но и каменщики, бетонщики, арматурщики и люди новой и очень уже нужной здесь профессии — монтажники, увлеченные почином Олеся, покидали свои сплоченные, организованные коллективы и шли к тем, кому нужна была помощь. Забывалось уже, что когда-то пятую базу называли родимым пятном капитализма. Теперь каждый прораб старался залучить машины именно этой базы, и в газете «Огни тайги» время от времени без опаски помещали портреты ее особенно отличившихся водителей.
И вот теперь два человека, которым предстояло работать вместе на перекрытии реки, шли молчаливые и задумчивые. Дюжев огласил цифры. За считанные часы надо было погрузить, перевезти, сбросить в реку огромное количество диабазовой скалы, грунта, щебня. И все предстояло сделать так, чтобы исключить любую задержку, чтобы тек сплошной, ровный, непрерывный автопоток.
— Сие треба добре разжуваты, — задумчиво сказал Олесь.
— Да, брат! Тут без бутылки не разберешь - ся, — ответил Петрович, и произнес это вовремя, ибо как раз в этот момент они проходили мимо того самого ресторана «Онь», где некогда произошел злополучный товарищеский ужин. — Может, зайдем по бутылочке пивка спросим, создадим творческую обстановку?
— Уж и не знаю, как… Жинка ждет, и так запозднился, У нее нос; через комнату пивной дух учует, — ответил Поперечный, нерешительно останавливаясь.
— Он мне говорит! — трагически воскликнул Петрович. — У тебя Ганна Гавриловна, можно сказать, великий гуманист, а вот моя Мария Филипповна с пол-оборота заводится… Так мы ж, Александр Трифонович, до «Вася, ты меня уважаешь» не будем. Мы по бутылочке. А потом кофею в зернах пожуем. — Он достал из кармана несколько зерен, побросал в горсти. — Отшибает…
— Иди уж без меня, а? — колебался Олесь.
— Ни в коем разе. Это невозможно. Если я со знаменитым Поперечным дела обсуждаю, она меня, как у нас на базе говорят, обелитирует, а если так, без идей приложился — хана… Раки тут, между прочим, Александр Трифонович, не раки — бронетранспортеры!
— Ах, хай его грец! — Поперечный махнул рукой.
Через час беседа была в разгаре. Пустые пивные бутылки бывалый Петрович сразу же ставил под стол, но по количеству красных рачьих панцирей, скопившихся перед каждым из друзей, было и издали видно, что собеседники не теряли времени. Впрочем, до «Вася, ты меня уважаешь» дело действительно не дошло, и если бы обе строгие супруги слышали, какой идет разговор, они не очень взыскивали бы с мужей.
— Ты понимаешь, хлопче, яка тут закорюка? Вот тут мой забой. — Олесь вынул из стакана несколько бумажных салфеток и веером расположил на углу стола. — Это мой экскаватор. — Он поставил бутылку. — Это твои машины. — Он выстроил в очередь десятка полтора рачьих панцирей. — Вот когда они одна за одной, без задержки идут, я так размахаюсь, что аж в разных местах взопреет! А тут у тебя перебой. Одна машина не прошла. — Он повернул рачий панцирь. — Другая застряла. — Рачий панцирь был брошен в пепельницу. — А то на сгоне сцепились, как собачья свадьба, и остальные их растаскивают… — Он навел в очереди рачьих панцирей порядок, пальцем промерил меж них ровненький интервал. — Вот если ты мне такой конвейер из машин обеспечишь, тогда я развернусь…
— М-да, с этим делом… Припухаем, верно… Конвейер… Худо ли? — бормотал Петрович. —..Чудно, с отвычки даже пиво действует. М-да, припухаем… Это бывает. Конвейер? Оно б железно, но тебе-то легко сказать — конвейер. Настроил свою бандуру и шпарь: «И мой батько и твой батько — оба были казаки»… Ребята у тебя ладные. Я своих не хаю, но моим-то по дорогам гонять. Ведь откуда пробки, почему машины сцепляются? Колеи сбитые, скользко, а бульдозер, грейдер, поливочные машины, пока до них достучишься. Эй, курносая, нам еще парочку, и убери ты бутылки, а то подумают, чего мы тут пьем, напишут письмо в редакцию, что мы идейно невыдержанные…
— Не хватит ли?
— Ну как же хватит? Только начался разговор. Теперь это уж на башку не действует. Теперь вступил в силу закон, ну, как его, ох, забыл… Ну, физический, насчет жидкостей в сообщающихся сосудах: ничего, лишний раз сбегаешь, и все.
— Хороший ты парень, — сказал Олесь. — Но скажи по совести, тебе от жены каталкой по шее не попадает?
— А что такое каталка?
— Палка такая круглая. У нас на Украине лапшу ею жинки катают.
— Это скалка, что ли? Скалкой — нет, допотопная техника. Моя, брат, Мария Филипповна в ногу с жизнью, она меня раз хлорвиниловой сумкой так обработала, до новых веников не забуду… Ну, будь здоров!
— Ладно, щоб дома не журылись… Так ты о дорожных машинах начал, хай им грец… Тебе тяжелей, конечно… Это верно.
— Вот если бы такая комбинация, — сказал Петрович задумчиво. — Вот если бы так: тут твоя бандура. — Он поставил бутылку. — Тут вот мои машины. — Он быстро выстроил две цепочки раковых шеек. — Тут вот в этой координате, — он положил в центре две воблины, — бульдозер, каток, поливочная машина. И все чтоб под нашей с тобой рукой, а? — Выпуклые, плутовские глаза его засияли. — Ну?.. Вот тогда — очко, четыре сбоку, ваших нет…
Поперечный с интересом смотрел на выстроенную перед ним на столе комбинацию, и когда Петрович потянулся за бутылкой, изображающей экскаватор, отстранил его руку.
— Стой, стой, и сие треба разжуваты. А что, хлопче, и верно, создадим-ка мы с тобою такую вот комплексную бригаду, чтобы без бюрократизма, все до одного привода вертелись. Вот он и конвейер!
Оба смотрели на стол. Полагая, что самая пора рассчитываться, официантка остановилась у столика с блокнотом в руках. Но посетители вели себя странно — не пили, не ели, ничего не заказывали, а смотрели на стол, где на стекле не в очень приглядном виде стояла посуда, валялись раковые шейки и вобла.
— Комплексная бригада? — спросил Петрович.
— Комплексная бригада, — подтвердил Олесь. — Вещь, хай ему грец!.. А ну, хозяйка, еще нам парочку на радостях…