Недавно в суде напротив него сидела представительница противной стороны с такими зелеными глазами, что он без возражений принял все ее доводы, от которых волосы вставали дыбом. И перед лицом этой дамы ему пришлось облачать гадкие обвинения его гнусного подопечного в юридически применимые формы. Зеленые глаза, полные нежного презрения, были устремлены на его доверителя. Вот бы она вытащила из кармана пистолет и застрелила его, подумал Дуквиц. Он тут же взял бы на себя ее защиту. Дуквиц отодвинулся от подопечного насколько было возможно, чтобы не попасть в радиус действия этого великолепного зеленоглазого презрения. Во время своих выступлений он попытался заслать противнице тайные сигналы симпатии, потом, правда, оставил свои попытки, потому что заметил, что по законам риторики это шло на пользу его подзащитному. Ему надо было бы так скверно вести защиту, чтобы противница выиграла по всем пунктам. Только она бы никогда не узнала, кого благодарить за победу. Дуквиц присутствовал бы там в роли проигравшего, а такие женщины не любят неудачников. Ее адвокат должен бы сам сказать, что она выиграла благодаря усилиям его коллеги. Потом она позвонила бы Дуквицу, чтобы поблагодарить, и Гарри сказал бы ей двусмысленное "Я вас умоляю!" Разумеется, потом он пошел бы вместе с зеленоглазой ужинать, вскоре после этого глубоко заглянул бы в ее глаза и спросил: "Скажите, пожалуйста, что во мне такого, отчего мне всегда достаются такие ужасные доверители?"
Идти в кино было уже поздно. Опять четверть десятого. Фамилия зеленоглазой была Вагнер. Вагнер -- очень распространенная фамилия. Дуквиц нашел в документах ее адрес и номер телефона. Дело Вагнер. Потом он справился по телефонному справочнику. Там мирно значились рядышком те, кто уже пребывал в разводе. Зибилла и Хубертус. А где собственно живут люди после развода? Звонок Зибилле Вагнер значил бы сейчас настоящий промах. А ему хотелось совершить что-нибудь из ряда вон.
Дома Гарри принялся разглядывать свой телефон. Он не пошел ужинать. В одиночку. Невесело. За едой нужно общаться. В противном случае можно впихнуть в себя жратву и рядом с холодильником. Так он и сделал. Все-таки странно рассматривать тело как машину, просто заполнил бак и опять дальше. Вот только куда?
Хелене он звонить не будет. Она должна позвонить сама. Она же от него ушла. Кстати, нет никаких оснований для спешки. Ему еще не исполнилось тридцати.
Гарри гордился своим старым телефонным аппаратом черного цвета. Из бакелита. Въедливому прогрессу не следует давать допуска куда ни попадя. Нельзя сдаваться в борьбе против бессмысленных новшеств. Из-за них навыдумывали новые телефоны, хотя старые хороши и красивы. Тяжелая, как гантель, трубка. Вилка -- это именно вилка, на которую в зависимости от ситуации трубку можно положить или швырнуть. А не укладывать ее в смехотворное углубление. Когда вращался диск с цифрами, раздавался звук, как в детективном радиоспектакле, когда вскорости должен появиться спасительный инспектор. Великолепный телефон достался ему от прежнего жильца. В трубке потрескивало. Телефонный техник хотел было заменить аппарат. "Так, сейчас вы заполучите, наконец, кое-что поновей!" -- сказал он весело и достал отвертку. "Да вы с ума сошли!" -- завопил Дуквиц с таким возмущением, что техник немедленно собрал свои инструменты и исчез.
Досадно, что в конторе не имелось старых черных телефонов. Но по сравнению со злосчастными клиентами это была досада постольку поскольку. Однако Гарри считал, что и телефоны небезразличны тому, кто воспринимает себя как существо рефлектирующее. Офису без черных телефонов не хватает весомости, так же как новым телефонам веса. Уж если сидишь в офисе ежедневно по многу часов, то по меньшей мере нужен телефон, за который можно прочно удержаться, а не игрушка, ускользающая прочь при наборе номера.
Когда год назад оборудовали контору, он мог высказать свое мнение. Монопольный проходимец от Зименса хотел всучить им кнопочные телефоны. Кнопочные телефоны -- это новейшее изобретение. Именно тогда, летом 1974, первый экземпляр был установлен у президента страны, и вот уже наладили их серийное производство. "Об этом не может быть и речи," -- сказал Дуквиц. Он не бухгалтер, он не щелкает по цифрам. И в телефонном вопросе он настаивает на своем праве выбора, он не желает права щелка или нажима. Потом надо было принять еще одно решение, насчет цвета. Предлагались серый, зеленый и не подлежащий обсуждению оранжевый. Человек от Зименса рекомендовал зеленый. Папоротниковый. Приятный. Если не черный, тогда уж серый, таково было мнение Гарри. К чему в офисе папоротниковая зелень? К чему этот вздор? Офис -- не лесная почва. Это выдумки производственных психологов и хозяйственников, которые хотели доказать председательствующим свое право на существование. Зеленый воздействует дружелюбно, говорили они, чем его больше на рабочем месте, тем прилежней работает служащий. И самое лучшее: против приятных рабочих мест даже производственный совет ничего не мог возразить.
И теперь у них в конторе все-таки зеленые телефоны, потому что когда их устанавливали, здесь были только секретарши, и они, разумеется, согласились на зеленый. Хелена однажды прервала дифирамбы Гарри его черному телефону ехидным замечанием, что как ни крути, а этот предмет напоминает ей гестапо и ставку Гитлера. "Умеешь же ты все испоганить," -- ответил Гарри.
Гарри обходился без будильника, он спал крепко и всегда просыпался отдохнувшим. Поэтому он не выносил людей, которые по утрам часами зевали и жаловались на то, что тяжело выбираться из постели. Сегодня он проснулся еще когда не было шести, сияние солнце наполняло комнату. Рубашка свежая, брюки и пиджак вчерашние. Хорошо, что он мужчина, это упрощало дело. И на улицу. Квартира была неплоха, а лестницы еще лучше. Красивые широкие деревянные лестницы из тех времен, когда дома строили не идиоты. И никакого подземного гаража, куда тебя выпихивает лифт. Майское утро. Прогулка. Вдоль реки. У тебя есть голова не плечах, и в ней кое-что. Этого достаточно, чтобы вспоминать, чтобы отключаться, чтобы воспринимать. А могло бы быть хуже. Глаза остры, волосы густы, он не шепелявит, чего еще надо.
Если не смотреть на всю эту мелочную возню, на этот гнусный круговорот, через который в одиночку доказываешь свою правоту, соответственно помогаешь своему недостойному поручителю в его незаслуженном праве, тогда приятно использовать свою голову, чтобы пускать пыль в глаза, вызывать сочувствие, смотреть в упор на судей-мужчин и судей-женщин и доводить до того, что рот у прокурора начинает двигаться как у карпа. Собственно, это и есть триумфы.