Женщина с невыносимой двойной фамилией обладала наказуемым чувством самоуверенности и подходящим к нему голосом чрезвычайного разнообразия: режущим, ломким, дрожащим, с ганноверским выговором. Этот голос тотчас повысился и сказал, невозможно представить себе, что творится в международных представительствах. Улей ничто по сравнению с ними. Реагируя на пивную байку Захтлебена, она сказала, что будучи служащей немецкого представительства при международных посольствах хоть и не имеешь дело с кинофильмами, однако все вокруг -- сплошное кино, иначе и не выразишься. То, что там происходит, эта суета, эта суматоха, этот круговорот, эта кутерьма, эти махинации - такое чувство, словно смотришь кинофильм.
Ее рассказ был бесцветным, и ни у кого не возникло желания узнать подробнее о суматохе в посольстве объединенных наций. Двухфамильная дипломатка не обратила на это внимание, она хлебала свой сливовый компот.
Что-то было "как в кинофильме", что-то казалось кому-то "как в кино", такие выражения с недавнего времени можно было услышать все чаще. Чем хуже люди могли выразить мысль в словах, тем больше они утверждали, что что-то происходило "как в фильме". И прежде всего дипломаты, несущие свою службу в кризисных регионах. Мозмбик или Ливан, Гватемала или Пакистан -- там все было "как в кино". Коррупция, нападения, удары прикладами - "фильм, который там идет". Рассматривая реальность как фильм или говоря о ней как о фильме, ты превращал себя в зрителя, который хоть и был в ужасе от происходящего, но не мог вмешаться. Итак, если громкоголосая кутерьма в посольстве Объединенных Наций в Нью-Йорке казалась двухфамильной женщине "как в кино", этим она доказывала лишь то, что сама была не в состоянии что-то сделать или вмешаться. Нужно было очень хорошо сдать экзамен и завершить период обучения с хорошими результатами, чтобы получить вожделенное место в международном представительстве Брюсселя, Женевы или Нью-Йорка. Однако дама с двойной фамилией уже потеряла ориентацию. Иначе обстановка в ООН не казалась бы ей ирреальной как фильм, а представлялась бы реальной. Может быть, она проникла на это место благодаря своим связям. Но неужели же благодаря любовной связи? Но, может быть, кому-то она казалась очаровательной с голосом, похожим на располосованную консервную жестянку, и горгонцольей кожей.
Дуквиц рассердился своей инерции, своей робости, своему такту, своему сочувствию, своему презрению, своей трусости. Вместо того, чтобы заниматься ядовитыми мыслями о двухфамильной дипломатке, ему следовало спросить у нее, а как обстоит дело с сексуальной кутерьмой у людей в ООН в Нью-Йорке, с хаотической еблей, которая, по слухам, полностью упрятала в тень хаос политический. Покраснела ли бы тогда горгонцолья кожа? Едва ли, пожалуй.
Из надежного источника Дуквицу были известны детали хаотической ебли вплоть до постелей французских министров. В посольских бюро Женевы, Брюсселя и Нью-Йорка существовала только одна тема: Who is fuckable? В отдаленных же посольствах, там где дипломаты друг друга знали, к делу подходили стыдливо, словно в католической миссии. Там, во всяком случае, тлела подавленая страсть. Жизнь была не фильмом, а более или менее ужасной и прежде всего очень реальной шуткой.
Как вседа, когда Дуквица занимали великие мысли, его переполняла жизнь. Он поспешил в свое ненавистное бюро. Он, разумеется, не собирался тратить свое время на поиски в отделе кадров информации о человеке с фамилией Мюнхгаузен. Ему хотелось быть с Хеленой. Думать в одиночку не доставляет удовольствия. Вместе с ней лучше улавливались мысли. Вон из Бонна. Посидеть с Хеленой во Франкфурте. Он позвонил ей. В последний раз все было слишком быстро, честно говоря, сказал Гарри, слишком долгая еда, слишком короткая ночь, слишком много занимались любовью, слишком мало разговаривали. Хелена засмеялась. А что, Рита все еще далеко от него? "Достаточно далеко", заверил Гарри.
-- Ах, Гарри! - воскликнула Хелена.
Простонала она или пропела, это могла означать все что угодно. Гарри -гадкий буржуа, звонит старой подружке в отсуствие жены!
-- Совершенно верно, -- сказал Гарри, -- и к тому же за служебный счет. Междугородний разговор из бюро. Вот это ему действительно приятно. Жаль, что Хелена больше не за границей. Международнаый переговоры - это единственная возможность вернуть назад часть уплаченных налогов.
-- Бюро! Бюро! - крикнула Хелена. Гарри настоящий похотливый бюрократ. Нечего все время повторять "бюро", это звучит так сально.
Лучше сально говорить "бюро", чем модно "офис", как недавно молодые коллеги, и уж всяко лучше, чем выговаривать покрытое пылью "служба", словно древний госсекретарь. Нет, все-таки хорошо, что Хелена теперь не за границей, а во Франкфурте. А сколько идет поезд из Бонна во Франкфурт? Который теперь час? Или она наметила на вечер кое-что получше? Он всего лишь хотел потрепаться. Не переспать, а потрепаться.
-- А почему не переспать? - спросила Хелена.
У Гарри было такое чувство, что последний раз для Хелены был тренировкой по обязанности, и только ему тогда понравилось. Однако это предположение он оставит при себе. Пора выходить из того возраста, когда тебя терзает одно из подобных размышлений.
-- А что с Ритой? - спросила Хелена.
Рита участвует в конкурсе пианистов в Копенгагене, сказал Гарри, но он клянется, что его звонок не имеет ничего общего с Ритиным отсутствием. Хелена ответила, что тогда пусть Гарри найдет подходящий поезд и позвонит еще раз.
Нет, возразил Гарри, хотя у него и маленький кабинет, но все-таки два телефона. Он не может прервать разговор с Хеленой, чтобы узнать про железнодорожное сообщение. Кстати, по частным телефонным переговорам разрешается наговаривать необъятные суммы и одновремено блокировать линии для служебных переговоров.
Гарри попросил соединить его с секретаршей администрации, и спросил ее, во сколько уходит ближайший поезд на Франкфурт.
-- Служебный или частный? - переспрсила она, уже разыскивая информацию.
-- Какое это имеет значение? - сказал Гарри.
Если поездка служебная, она могла бы организовать господину фон Дуквицу тотчас же билет первого класса, сказал голос. Гарри прижал к ушам обе трубки.
-- Тебе слышно? - спросил он Хелену. - Я еду к тебе по службе или частным порядком?
-- Так ты наживешь себе сообщницу, -- сказала Хелена.