— И разбить может?
— Конечно! Вот нынче весной так приложился один буксир, что раков кормить пошел.
— А где же капитан был?
— Капитан ничего поделать не мог. Перед самым мостом заклинило рулевое управление.
— И теперь этот буксир на дне лежит?
— Подняли! На том буксире и мне досталось на орехи.
— А что, дядя Даня?
— Расскажите!
— Расскажите, дядя Даня…
— Хоть не все… Немножко…
— Немножко? — улыбнулся дядя Даня.- Словом, так было. Команда с того парохода успела выскочить и на шлюпке выбралась на берег. На берегу разбили палатку и стали ждать нас, водолазов. Был в той команде один парнишка, сын поварихи. Сережкой звали. И была у того Сережки гармошка, обыкновенная, губная. Его больше из-за этой гармошки и на пароходе держали. Больно играл ловко.
Ну, ладно. Приехали мы на катере к месту аварии, вышли на берег. Нас тут же окружили.
«Сынки,- сказала повариха,- посмотрите, как полезете, кастрюлю на кухне. Большая была, суп в чем варить. Да, может, нож кухонный увидите, без него я как без рук…»
Сережка подошел, тронул меня за руку и печально так пропел:
«Дяденька, там во второй каюте гармошка губная осталась, может, достанете?»
«Твоя?» — спрашиваю.
«Моя! Боюсь, что она размокнет и играть не будет».
А сам чуть не плачет.
«Там размокать нечему,- говорю.- Ладно, вот полезу обследование делать, попробую твою гармошку достать».
«Ой, дяденька, я вам все время играть буду, только достаньте!»
«Достану,- говорю,- не печалься. Раз сказал, значит, сделаю».
Парнишка повеселел, голубые глазенки загорелись, щеки зарумянились… Расспросили мы, где лежит пароход, установили выше него катер, и я стал собираться. Помогали мне старый водолаз Матвеич и молодой парень Иван Коляда. Матвеичу было уже за пятьдесят. Он хаживал и по дну Северного моря, и по дну матушки Волги. Работал на Иртыше, на Неве-реке. Седая стриженая голова его все время клонилась на правую сторону — привык под водой головой на клапан нажимать. Коляда был хоть и не так опытен, но малый смелый.
Закрепляет Матвеич на моей ноге тридцатифунтовый ботинок и говорит:
«Главное, не отпускайся от парохода. Течение сумасшедшее, отпустишься, пиши — пропал. Воздуха старайся держать как можно меньше Да к палубе поплотнее припадай. Хоронись за каждую малость, а то плохо будет. С такой силой можно бороться только хитростью».
«Хорошо б,- говорю,- Матвеич, учту».
Закрепили мне ботинки, пояс с ножом опоясали, надели сигнальный конец, медную манишку и повесили на плечи трехпудовые грузы.
— Ой, ты! — дружно отзываются ребята.- Такие тяжелые?
— Вот то-то и хорошо, плотнее к палубе прижимать будет. Без этого нельзя. А тяжесть их только наверху держать приходится, в воде все как рукой снимет. Ну, ладно… Повесили, закрепили. Коляда надел мне на голову медный пудовый шлем и ключом зажал на болтах гайки. Чувствую, жарко становится. «Скорее бы, думаю, в воду, там полегче будет». Выбрался я на висевший за кормой трап. Коляда смочил иллюминатор, чтобы в воде не потел, дал команду, и матросы начали качать на помпе. У меня в шлеме задышал воздух.
«Можно?» — спрашивает Коляда.
«Давай»,- говорю.
Завернул он мне иллюминатор, стукнул ладонью по медной голове, что означало «готово», и я стал спускаться по ступенькам трапа. Вода вокруг зашумела, забурлила и с каждой ступенькой все сильнее отрывала меня от трапа. Спустился я по грудь, вытравил почти весь воздух, взялся за спусковой конец, обвился вокруг него ногами и быстро, как мог, пошел вниз. Давление так резко увеличивалось, что у меня сильно заболели барабанные перепонки, словно кто на них пальцами надавил. По правилам надо остановить спуск и подождать, пока выравняется давление, но куда ж тут останавливаться? Течение начнет трепать, оторвет от конца и хорошо еще на поверхность выкинет, а то зацепишься где-нибудь шлангом или сигналом, и будет тебя мотать, пока душу не вымотает. Спускаюсь, а сам кричу, глотаю слюну, чтобы ослабить давление на перепонки, и вот уж вижу — нос парохода показался. Преодолел последние метры и упал на палубу за фальшборт. Здесь течение слабое, и мне сразу стало легче.
«Ну что там?» — спрашивает по телефону Матвеич.
«Подожди,- говорю,- дай дух перевести».
Оттого, что я мало держал в костюме воздуха, у меня закружилась голова и на лице выступил пот. Провентилировав скафандр, отдохнул немного, стал осматриваться. Вижу, пароход лежит носом против течения. Цепь и якорь целы, труба на месте, только вентиляторов не видно, должно быть, течение повалило и унесло. Мачта покривилась, но держится. «Здесь, думаю, все ясно, теперь надо как-то за борт спуститься и посмотреть, глубоко ли нос парохода в грунт зарылся». Заметил, что пароход стоит не прямо против течения, а чуть наискосок. И течение бьет в его правую скулу. «С какой же, думаю, стороны мне лучше спускаться?»