— Леля, — сказала Сима. — У меня в комнате на окне стоит водка. Притащи сюда.
Леля бросилась в комнату и притащила бутылку с водкой.
Юлия почти вырвала из ее рук бутылку, в которой болталось несколько шкаликов водки, поднесла к губам и стала тянуть ее с жадностью младенца.
— Спасибо, детоньки мои, — сказала она, вытянув всю водку. — Хорошо, теперь тепло. Как будто кто огнем прохватил меня.
Она замолчала на минуту, обвела своими красными глазами двор, покачала головой и проговорила:
— Такой, как был, такой и остался. Тот же балкон, та же зеленая крыша, та же лестница, тот же кран. А долго еще простоит этот проклятый дом. Тысячи лет. Как скала! Потому что нужен он. Хе-хе! А много народу съел он! И как вы живете в нем? Я бы боялась. Это — не дом, а кладбище. Вон в этой комнате, угловой, зарезалась бритвой Тамара. Вы не помните ее? Вот так красавица была. В той застрелилась Анюта…
— А прошлой неделей Чешка отравилась, — вставила Леля.
— Вот и еще одна… Ох, горе!.. А как хозяйка и Симон поживают? Растят по-прежнему брюха? Горя им мало. Небось, в ботаник не пойдут. Та, та, та! Про Макса совсем забыла. Он-то как поживает? Все еще нажаривает "болгарскую"? Молодец! Вот так топор! А вы спросите-ка у него, как я плясала. Пол трещал. Я и теперь могу "болгарскую" плясать. Расступитесь, красавицы.
Девушки расступились и Юлия, охая и кряхтя, встала на ноги. Она подобрала потом свою порванную юбку и стала выделывать всякие "па" босыми ногами.
Смешно было. Но никто не улыбнулся даже. Все глядели на нее серьезными глазами и всем рисовался страшный ботаник, ящерицы и труп убитого человека.
— Все там будете! Все там будете! — звенело еще в их ушах карканье Юлии.
Сцену эту прекратила хозяйка. Она высунулась из окна и крикнула на весь двор:
— Опять ты тут, старая рогожа! Николай! Выхильчай ее отсюда! Чтоб ее духу не было!
Юлия перестала плясать, стремительно подбежала к своему мешку, вскинула его на плечи, подобрала копачку и пошла к воротам. На полпути она вдруг остановилась, повернула лицо к хозяйке, погрозила ей копачкой и прохрипела:
— Бог тебя накажет! Бог тебя накажет!..
Ну и запьянствовали же после ее ухода девушки! Они выпили пять кварт водки, три дюжины пива и перебили всю посуду в доме.
В пьянстве и битье посуды принимала энергичное участие также и Надя.
ХХХ
МУТНЫЕ ВОЛНЫ
Надя незаметно из человека с многогранной, чуткой и страдающей душой превратилась в неодушевленный предмет, в товар. И когда она убедилась в этом, ей сделалось страшно.
Зал, куда она выходила вместе с остальными девушками, представлялся ей теперь обширным магазином, товарки — кто ярославским полотном, кто — бархатом, кто — бумазеей, кто — кумачом, молодые люди — покупателями, а Антонина Ивановна — приказчицей.
Покупатели подразделялись девушками на плохих и хороших. Плохими считались господа студенты, потому что они никогда не требовали вина и пива. (Впрочем, им были рады. Они вносили всегда оживление.) А хорошими — подрядчики, артельщики, домовладельцы и конторщики.
"Товар", в свою очередь, подразделялся на плохой и хороший или, вернее — доброкачественный и недоброкачественный. Надя, Елена, Матросский Свисток считались товаром доброкачественным, так как обладали смазливыми лицами и были юны. А остальные — недоброкачественным, так как насчитывали за собой не один десяток лет и были некрасивы.
Впрочем, кто разберет покупателя. Одному нравится один ситец, другому — другой. Правильно говорят:
— У каждого свой вкус и манера, один любит арбуз, другой — офицера.
А посему на каждую девушку находился покупатель. Даже на Женю Калмычку с громадными скулами и шафранной физиономией.
Как в каждом первоклассном магазине, здесь не принято было торговаться. Цена была определенная, рупь-целковый, и когда кто-нибудь осмеливался заикнуться — "почему, дескать, так дорого", Антонина Ивановна надувалась индюком и, гремя ключами, заявляла с достоинством:
— У нас prix-fixe, без торгу.
— Скажите, пожалуйста.
— Да-с, мусью. Ежели дешевле желаете, так пожалуйте за угол, на Глухую.
А хозяйка изображала собой купчиху I-ой гильдии. Сидит, подтянув живот, на площадке перед лестницей, пьет чай с вареньем, обливается потом и жалуется: