Она мало-помалу вошла в их интересы, впряглась, как вол, в кухонное ярмо, покорно нагнула голову и больше не просилась домой.
И ей больше не снились тяжелые сны и дядя. Ей больше не являлся Днестр, она больше не слышала его ласковый ропот и знакомый голос — «беги». И Богородица больше не смотрела на нее из своего угла с упреком и сожалением.
Все, о чем Надя мечтала так еще недавно, страстно и безумно, осталось далеко-далеко позади.
Прощай, светлый родной Днестр! Прощайте — родная деревня, плавни, дикие утки! Навсегда!
V
ПРИЯТНОЕ ЗНАКОМСТВО
Итак, Надя не исполнила просьбы дяди, не поехала на Днестр, в родную деревню, и осталась на старой службе. И она жестоко поплатилась за это.
Спустя месяц после того, как она осталась, муж хозяйки — мелкий чиновник — запил. Сначала он пил понемножку, а потом запил окончательно, и в доме произошло полное расстройство. Хозяйка задолжала домовладельцу, молочнице, хлебнику и лавочнику.
Чтобы поправить дела, хозяйка решила сдать одну комнату в наем. Комнату снял какой-то странный юноша, длинный, худой, в длинных волосах, со впалыми глазами, в синей косоворотке и крайне неопрятный. Ботинки и нижние части его порванных брюк были всегда покрыты грязью, а старый пиджачок и косоворотка — большими серыми пятнами.
На вопрос хозяйки, чем он занимается, последовал ответ:
— Готовлюсь к окончательному экзамену. Я — экстерн.
— И больше ничем? — спросила хозяйка.
Юноша почему-то сконфузился, вспыхнул и потупил глаза.
Юноша оказался очень спокойным квартирантом. Он не водил к себе девиц, как некоторые, не устраивал попоек и весь день занимался. Он вставал рано утром, сейчас же садился за книжки, зубрил, курил папиросу за папиросой и часто плевал. В короткое время он заплевал весь потолок, оконные рамы и стены.
Кормился он, по недостатку «презренного металла», весьма скудно. Он жил одним хлебом и чаем.
Три раза в день он звал Надю, совал ей в одну руку большой эмалированный чайник со щепоткой чаю внутри, в другую — 5 коп. медью и говорил:
— Вот что, голубушка. Возьмите на копейку горячей воды, а на пять — полтора фунта хлеба, только «голодающего».
Экстерн при сем считал своим священным долгом ущипнуть ее повыше локтя и спросить с неестественной усмешкой:
— А вы меня не боитесь?
— Чего мне бояться вас, — бойко отвечала Надя и, набросив на себя платочек в цветах, красиво оттенявший ее исхудалое, но все еще привлекательное и свежее лицо с густым румянцем, бегом отправлялась в ближайший трактир.
С этого-то трактира и началось ее падение.
Трактир находился в районе Толчка, и всегда среди завсегдатаев его можно было заметить веселую компанию из 6–7 человек со смелыми, наглыми физиономиями, над которыми вились лихо закрученные «штопоры» (чубчики), и с развязными манерами. Это были скакуны.
Любимое место их было возле квадратного шкафа с машинными валиками, почти у самой машины. Они здорово хлестали водку, орали, переругивались с соседями — биндюжниками и штукатурами — и заказывали машинисту играть то «Устю», то «Калараш», то «Марусю».
Над компанией главенствовал наш знакомый Яшка.
Его задорный голос и хриплый неприятный смех были слышны на весь трактир.
— Каштан! — орал он и стучал по столу кулаком так сильно, что стаканы подпрыгивали, как мячики.
Каштан сломя голову подбегал к нему.
— Что прикажете?!
— Возьми этот бифштекс и скажи дураку-повару, чтобы получше поджарил его!
— Каштан! — раздавался через несколько минут опять его голос.
— Что прикажете?
— Стащи левый ботинок! — и Яшка протягивал ему через стол ногу.
Каштан стаскивал.
— Каштан! — не унимался Яшка.
— Что прикажете?
— Тарелка почему грязная?!
И тарелка со звоном летела на пол и разбивалась на мелкие кусочки…
В трактире, когда Надя в первый раз явилась туда, стоял невообразимый шум. Посетители галдели и извлекали ножами и ложечками из стаканов и тарелок раздражающий звон, ругали вслух половых, и звон их, галдение и ругань сливались с густыми звуками машины, которая гремела:
Яшка и вся его компания усердно подтягивали машине: