На дне Одессы

— Яшурка.

— Что, мамурчик? — нежно спрашивает он.

— Цизон (сезон) прошел. Новая шляпка полагается.

— Вира!.. Вот тебе баши (деньги) и покупай шляпку.

На другой день:

— Яшенька.

— Что, бароха моя?

— Зонтик.

— Скажите пожалуйста… Получай баши.

Через два часа.

— Яшурчик.

— Что, макака сингапурская?

— Рисовая пудра.

— Получай.

Он готов был все «баши» отдать ей, только бы слышать со всех сторон от товарищей:

— Шикарная у тебя бароха.

Яшка был очень доволен Надей. Она сделалась для него предметом его гордости и он даже серьезно полюбил ее.

Надя оказалась удивительно мягким, добрым и ласковым существом. Она вышила ему болгарскими крестиками лелю (рубаху), которую он с гордостью носил по воскресеньям, и играла ему на гитаре его любимые песни — «Марусю», «Отраву», «Прощай вся Одесса, веселый Карантин» и «Бродягу».

Одно только не нравилось ему в ней и огорчало его — ее чисто женское любопытство. Этакое противное любопытство! Сидит она, бывало, вечерком и играет «Марусю». Она весела, шутит, смеется. И вдруг она умолкнет, гитара вывалится из ее рук, лицо сделается скучным, вялым и глаза опустятся книзу.

— Что случилось? — спрашивает Яшка и хмурится.

Он знает, что случилось.

Надя молчит.

— Да что случилось? — повторяет он с раздражением в голосе.

— А ты не будешь бить?

— Не буду.

Надя поднимает глаза и говорит:

— Да вот, Яшенька… Живем мы с тобой столько времени, а я до сих пор не знаю, чем ты занимаешься. Уж очень много у тебя свободного времени и легко тебе достаются деньги. Скажи правду — чем ты занимаешься?

Голос Нади дрожит и в нем слышны слезы. Яшка вспыливает, бросает на нее свирепые взгляды и орет:

— Дура ты, дура! Сколько раз я говорил тебе, что служу артельщиком в банке и что у меня — молочное хозяйство и кирпичный завод.

— Какой кирпичный завод? — недоверчиво спрашивает Надя.

— Какой, какой?! — передразнивает Яшка. — Такой, что кирпичи выделывает.

— Честное слово, Яшенька?

— Не честное слово, а покарай меня Толчковский бог! Чтоб мне шмирником (ночным сторожем) подавиться.

— А ты покажешь мне его когда-нибудь?

— Кого?! Что?!

— Твой кирпичный завод.

Наивная просьба ее приводит Яшку в веселое настроение. Он хохочет, как сумасшедший, и отвечает:

— С удовольствием. Когда-нибудь покажу его. А пока играй дальше.

Подозрения Нади рассеиваются. Она опять становится веселой и продолжает наигрывать «Марусю». А Яшка садится против нее и подпевает своим пронзительным тенорком:

Чует мое сердце, словно ворожит,
В Карантинной гавани «Ярославль» стоит.
Ждет он арестантов, гостей из тюрьмы,
Гудят без прерыва громкие гудки.
Ветерочек веет, «Ярославль» гудит,
Идет мой Володя, цепями гремит.
Как взошел на палубу, глянул пред собой, —
Ждет его каюта с решеткой двойной.
Но вот раздался последний гудок,
«Ярославль» отчалил на Дальний Восток.
Скрылася Одесса, гавань-карантин,
«Ярославль» отчалил на остров Цакалин.
Но вот по Красному морю он плывет,
В Михайловской церкви венчанье идет.
Перед аналоем девица стоит,
На нее с любовью молодец глядит.
По любви женился, за себя берет,
На них с любопытством смотрит весь народ.
Вышел и священник, проповедь сказал,
Через час любовных он перевенчал.
И с тех пор Маруся счастливо живет,
«Ярославль» тем временем все дальше плывет…

Иногда по вечерам к Яшке приходили гости.

Чаще всех приходил Сенька-скакун, выдаваемый Яшкой за «штурмана дальнего плавания», плавающего то на «Ольге», то на «Марии», то на «Ксении», со своей барохой Катей Удержись — мордастой, как бульдог, толстой и неповоротливой, как тумба, со шрамом поперек носа и с канканчиком (чубчиком) в четверть аршина.

Дамы пили чай с вареньем и бисквитами и беседовали о нарядах, а кавалеры дули монофорт, рассуждали о городских происшествиях, обсуждали администрацию, критиковали ментов и шмирников и играли в карты — в «три листика с подходом».

Так протекали у Яшки и Нади дни.

Любовь Яшки к Наде крепла с каждым днем. Он баловал ее, как ребенка. Но по мере того, как крепла его любовь, Надя становилась холоднее, скучнее и задумчивее. Как осенний вечер.

Яшка замечал это, но терпел. Но всякому терпению бывает конец.