— Вы грамотная? — спросила девушка.
— Нет, — ответила Надя.
— А я грамотная. Слушайте, — и она стала читать карточки. — Антон Андреевич Серебряков — техник, Александр Абрамович Давидсон — фармацевт, Семен Григорьевич Золотарев — настройщик фортепиан, Самуил Григорьев Бершадский — дантист, Иван Петрович Сыроедов — губернский секретарь…
— А я его знаю, этого Сыроедова, — перебила Надя и улыбнулась.
— Кто он? — спросила девушка.
— Муж моей бывшей хозяйки… Господи! Неужели и женатые люди сюда в дом ходят?
— О-го-го-го! Еще сколько! — Девушка поставила обратно на столик корзинку. — Ко мне ходит домовладелец, так у него жена и пятеро детей. Одна дочь у него даже невеста. А как вас звать, мамочка?
— Надей.
— А меня — Цукки.
— Как? — переспросила Надя.
Девушка лукаво сощурила левый глаз и повторила:
— Цукки.
— Первый раз слышу такое имя, — призналась Надя.
Девушка засмеялась и сказала:
— Видите: настоящее мое имя Бетя. Бетя Шварцман. Но здешние девушки и хозяйка называют меня Цукки. А знаете, почему? Потому что я лучше всех танцую бешеный кадрель (болгарскую).
Хвастливый огонек вспыхнул в глазах Бети.
— А вы знаете, кто такое Цукки? — спросила она потом.
— Нет, не знаю.
— Первая танцевальщица. Она танцевала в Городском театре.
— Вы ее видели?
— Нет. Мне за нее господа студенты и один подпрапорщик рассказывали.
Прежний хвастливый огонек опять блеснул в глазах Бети.
— Если бы я не танцевала так хорошо, хозяйка давно уж выкинула бы меня.
Бетя все время роняла слова сквозь кашель и почти не отрывала ото рта платочка.
— Вы видите? — спросила Бетя и показала вдруг Наде платочек.
Надя ужаснулась и отвела глаза в сторону. Платок весь был в крови.
— Чахотка, — проговорила Бетя и добавила: — эта проклятая фабрика. Если бы она сгорела прежде, чем я узнала ее.
— Какая фабрика? — спросила Надя.
— Табачная… Я раньше на табачной фабрике работала за папиросницу и чахотку получила там. Вы не были никогда на табачной фабрике? Там такая паскудная пыль. Прямо в душу лезет… А здесь, вы думаете, лучше? Здесь можно скорее чахотку получить, чем на фабрике. Мне вчера доктор говорил, что мне непременно надо бросить эту жизнь и поехать в Славуту (курорт). Там сосны-лес (сосновый лес) и камыш (кумыс). Э!.. И что эти коновалы выдумывают. Они смеются только. Куда я поеду, если у меня ни копейки в кармане и я 80 р. должна хозяйке… В прошлом году я пила молоко и мне сделалось лучше. Я перестала харкать кровью. Но я танцевала бешеный кадрель с одним, сильно простудилась и опять стала кровью харкать. Тут к нам гречонок ходит один. Молодой такой, брунет, красивый, в лакированных ботинках, с красным галстухом и в широкой черной шляпе. Его зовут Спиро. Что? Вы не знаете его? Его все знают здесь. Он хорошо танцует. Я с ним тогда танцевала. Все гости кричали «браво». Я, знаете, вспотела и в мокрой кофточке выбежала на балкон… Эх! Нехорошо харкать кровью!… А вы «медведь» можете пить?
— Какой медведь?
— Что, вы не знаете, что называется «медведь»? Пиво с коньяком или вином.
— Нет, не могу пить.
— А я могу… Только он противный, горький. Голова после него такая тяжелая. И ты все равно, как мертвая… Ой, не люблю я его.
Бетя поморщилась.
— Почему же вы пьете его? — спросила Надя.
— Вы спрашиваете меня?.. Спросите их.
— Кого их?
— А этих «образованных». Они требуют, чтобы мы пили. Ой, если бы вы знали, что они вытворяют… Позавчера один подрядчик вылил мне на голову графин воды и велел гавкать, как собака. Что бы я так здорова была. Ну, как вам это нравится?
Бетя замолчала и низко опустила голову.
В комнату ворвался сноп света.
Солнце до сих пор обходило эту темную, неприветливую комнату и только теперь решилось заглянуть в нее. Надя посмотрела на Бетю и вздрогнула. Перед нею сидел теперь не человек, а восковая фигура.
Свет пронизал лицо Бети, как нежное, желтое яблоко, и огненными, ломаными полосами очертил ее горбатый тонкий нос, ухо, губы, подбородок и, лежащую на сундуке руку. Жутко было смотреть на нее.
У Нади стали закипать слезы и у нее явилось желание обнять несчастную девушку, прижать ее крепко к своему сердцу и наговорить ей много ласковых, теплых слов. И она протянула уже руки. Но ей помешала Антонина Ивановна. Экономка вошла неожиданно, сильно хлопнув дверьми, с большим свертком в руках. Увидав Бетю, она нахмурилась и зашипела:
— О! Уже здесь! Прилезла жидовская морда!