Роза медленно подошла или, вернее, подкралась грациозно, как кошка.
— Ну? — спросила она.
Вблизи Роза была еще красивее. Это был тип настоящей дикой красавицы. Глаза ее, черные, как лес в осеннюю ночь, метали искры, тонкие ноздри маленького изящного носа раздувались, вздрагивали и от всей ее изящной фигурки веяло неукротимой энергией и свободой.
— Познакомься с новой девушкой, — сказала Бетя и указала на Надю.
Роза молча протянула ей руку.
Познакомившись, Роза нервно взмахнула тамбурином, тряхнула и зазвенела косами, нахмурилась, отчего глаза ее сделались еще темнее, и спросила Бетю:
— Он не приходил еще?
— Нет.
Роза достала из лифа финский нож и спокойно проговорила:
— Пусть придет.
Ноздри ее шире раздулись, и в глазах блеснул зловещий огонек.
Надю бросило в холод.
— Охота тебе связываться с ним, — сказала Бетя.
Роза посмотрела на Бетю долгим взглядом. Ей не понравился ее посреднический тон, и она тихо, но внушительно ответила ей, показав на нож:
— Может быть, и ты хочешь? Я могу тебя…
Бетя подалась назад, замахала руками и воскликнула с деланной усмешкой:
— Сумасшедшая!
Роза спрятала нож, засмеялась тихим смехом, повернулась к подругам спиной и пошла прочь.
— Кого это она хочет зарезать? — спросила Надя.
— Э! Тут целая история, — ответила Бетя. — Один гость, чиновник, обидел ее. Сказал хозяйке, что она будто украла у него кошелек. Она за то зла на него. Ты видела, какая она? Вот азиат! Чуть меня не зарезала. Надо сказать после хозяйке, а то, если он придет, будет скандал.
Успокоившись, Бетя опять стала знакомить Надю с обитателями дома.
— Это Сима Огонь.
Сима прохаживалась об руку с турчанкой. У Симы было круглое, нахальное лицо с влажными глазами и крупными, чувственными губами. Тяжелый чуб, свитый из каштановых волос, закрывал ее брови и переносицу. Через плечо у нее был небрежно, по-испански, переброшен длинный, белый платок с бахромой и волочился по полу.
Она курила папиросу за папиросой и звонко сплевывала через крепко стиснутые зубы, как сплевывают жулики и уличные мальчишки.
— А это — "Тоска". Так ее называет один артист. Она когда-то ехала на резинах и купалась в шампанском. Из-за нее застрелился в гостинице помещик. Посмотри, какое на ней платье. У нее целый сундук с такими платьями. И еще один сундук в ломбарде.
"Тоска" стояла в дверях и грызла яблоко.
Бетя не врала. Тоска действительно когда-то каталась на резинах и купалась в шампанском. Она была камелией и, судя по ее красивому, хотя и помятому, усталому и немного морщинистому лицу, довольно эффектной камелией.
В этом учреждении за обладание женщиной платили рубль. А когда-то ей платили сотнями.
— Макс! Сыграйте вальс, а то скучно! — громко сказала Сима Огонь.
— Пожалуйста, Макс! — подхватили хором девушки.
Макс нехотя взял несколько аккордов. Он не любил играть даром. Он играл только за деньги.
— Играйте "Волны Дуная"!
— Надоело! "Ласточку" лучше!
— Иди к черту со своей "Ласточкой"! "Мой любимый старый дед"!
— Поцелуй ты своего старого деда! Макс! "Не теряя минуты напрасно, объяснился он гейше прекрасной"!
Макс поддергивал правым плечом, нетерпеливо разводил руками и справедливо заметил:
— Господа! Я же не могу разорваться на части. Одна хочет "Гейшу", другая — "Ласточку", третья — "Волны Дуная". Что-нибудь одно.
Макс при этом сказал такую фразу, что Надя глаза вытаращила. Она и не подозревала, чтобы этот ученый, играющий "через руку" и обсуждающий Россию, Китай и Англию, умел так выражаться.
Девушки загалдели и постановили сыграть "Ласточку". И Макс стал играть.
Девушки завертелись.
— Пройдемся немножко, — сказала Бетя и пошла с Надей на знакомую площадку перед лестницей.
На площадке уже сидела, как по обыкновению, во всем своем великолепии хозяйка, а вокруг нее раболепно теснились три экономки и какие-то приживалки. Руки хозяйки покоились на животе, а ноги, обутые в красные туфли и черные чулки с желтыми полосами — на бархатной скамеечке.
Перед нею на столике стояла большая чашка с горячим чаем и смородинным вареньем. Одна экономка — Анна Григорьевна — стояла по левую сторону хозяйки и осторожно, чтобы, Боже сохрани, не задеть за нос или за ухо, обмахивала ее китайским веером, а остальные экономки — Антонина Ивановна и Секлетея Фадеевна — все беспокоились и старались: