Одна, ткнув пальцем в окурок, крикнула:
— Вот мой волопромышленник.
Другая, ткнув пальцем в спичку, крикнула:
— Вот мой офицер!
Надя ничего не понимала, что вокруг нее делается, и обратилась за объяснением к Бете.
— Что они делают?
— Гадают, будут ли сегодня пассажиры (гости) — объяснила Бетя. — А пассажиры будут и много их будет. Видишь, сколько окурков?
Леля, окруженная товарками, загнала кучку окурков на середину зала под люстру. Потом, разогнув спину, она с вытянутым над головой веником три раза обошла вокруг люстры, легла на пол на живот и заболтала ногами.
Последний "номер" не входил в программу гадания. Гадание, после того, как она обошла люстру, окончилось.
Леля баловалась теперь, как школьник.
— Вставай! Будет лежать на полу, — сказала ей строго экономка.
В это время в зал пролез какой-то мастодонт, укутанный в меховую шубу и накрытый высокой меховой шапкой, из-под которой выглядывала курьезная физиономия — маленькие насмешливые глаза, толстый и синий, как картофель, нос, длинные висячие усы и большие красные щеки.
— Ура! Пассажир! — крикнула Леля.
— Подрядчик! — крикнула Тоска.
— Нет, волопромышленник! — крикнула Антонина Ивановна.
Пассажира приняли с почетом. Шестеро девиц взяли его на абордаж и, награждая его всякими ласкательными эпитетами — "мамочка" и "душенька", — потащили его в угол.
Вслед за ним пролез в зал другой пассажир — в куцем пальто.
"Ррржжззззз!" — донеслось вдруг с улицы. К дому подкатили трое дрожек.
Сима Огонь подскочила к окну, распахнула ставни и выглянула на улицу.
Внизу, в светлом пятне от фонаря, высаживались молодые люди.
— Гости, гости! — весело вскричала Сима.
— Ура! — заорали девушки.
— А правда, я — молодчина? — приставала к каждой Леля.
Она была очень довольна своим гаданием и сияла.
— Правда, молодчина, — отвечали ей.
Около дюжины девиц бросились вон из зала и устремились к площадке, на которой, попирая ногами мат с надписью: "Добро пожаловать, милые гости", с улыбкой и распростертыми объятиями поджидала гостей Антонина Ивановна.
Молодые люди, расплатившись с извозчиками, один за другим входили в прихожую со смехом, толкали друг друга, непечатно ругались и сдавали швейцару пальто и галоши.
— Вун-Чхи! — пронзительно крикнула Матросский Свисток.
— Вун-Чхи! — радостно повторили за нею остальные девушки.
Вун-Чхи был отставной студент, красивый парень лет 27, шатен с веселыми карими глазами. Он считался постоянным посетителем этого дома и был любим всеми девушками за свою доброту, благородство, жизнерадостность и многочисленные таланты.
Каждый приход его считался в этом доме большим событием. Как всегда, он предводительствовал небольшой компанией и был навеселе.
Волоча за собой, как шлейф, полузимнюю старую шинель с выцветшим бобром, он медленно подымался наверх по лестнице, убранной растениями, презрительно оглядывал следовавшую за ним компанию и, сильно жестикулируя, трагически декламировал знаменитое Гейневское стихотворение:
Компания из семи юношей ржала и скалила зубы и один из них, по имени Онаний — совсем зелененький юноша, настоящий "карандаш" — ронял сквозь ржанье:
— Вот подлец! Вот фрукт! Чудак! Что выдумал? "Фраки, черные чулочки, горы!" Это он на горы лезет! Ой, умру!
Пока Вун-Чхи взбирался на горы девушки столпились у верхней ступеньки и осыпали его приветствиями и вопросами:
— Здорово!
— Папиросы принес?
— А петефуры?
— Где брошь? Давай брошь! Ты обещал!
А когда он взобрался на площадку, они тесно окружили его и задергали.
— Тьфу, тьфу! — стал Вун-Чхи комично отплевываться и отмахиваться руками. — Да расточатся врази. Брысь!
Но девушки не "расточались". Они, напротив, теснее обступили его и сильнее задергали.
Антонина Ивановна поспешила к нему на выручку.
— Да что вы уцепились за него, как черт за сухую вербу?! — прошипела она. — Дайте-ка им по шеям, — сказала хозяйка.
Девушки перестали дергать его и отскочили.
— Здорово, коллега! — проговорила весело Антонина Ивановна и протянула Вун-Чхи руку.
— Какой я тебе коллега? — ответил со смехом Вун-Чхи, пожав ей руку, и спросил начальническим тоном: — Все благополучно?