Ксюра в это время, при громком хохоте всей публики, танцевала вальс со своим поджарым индусом, который рядом с нею — "Пожарной Бочкой" — удивительно напоминал маисовое зерно…
Становилось поздно. Надя, покинутая Бетей, сидела одна-одиношенька у камина и страдала. Ее женское самолюбие было сильно задето. Никто из молодых людей не обращал на нее внимания.
"Неужели, — думала она, — я такая уже некрасивая и неинтересная?"
Она вспомнила совет экономки: "Закинуть глаза на потолок и задуматься".
И она последовала этому совету.
Совет оказался практичным.
Не прошло и пяти минут, как клюнуло. На нее обратил внимание студент из Дюссельдорфа. Он подошел к ней, остановился перед нею на далеком расстоянии, растопырил ноги и, пыхтя своей крученой трубкой, спросил:
— О чем, барышня, думаете?
— Я думаю, — ответила живо Надя, припоминая слова экономки, — за свой родной Киев и Днепр-реку.
— Вот как?! А кого вы там оставили?
— Папасу и мамасу.
— Сказите позалуста, мамасу и папасу, — передразнил он. — А в какой гимназии вы учились?
— У киевской.
— А доказать равенство двух треугольников умеете?
Надя выпучила глаза.
— А что такое логарифмы? А экстемпоралиа? А имя существительное?
Надя еще больше выпучила глаза.
Она ровно ничего не понимала.
— Ай да гимназистка!
Студент громко расхохотался и повернулся на каблуках.
Наде сделалось больно. Обидный и насмешливый тон студента сильно оскорбил ее, и на глаза ее навернулись слезы. В это время в зал вошла Бетя.
Бетя теперь была какая-то особенная. Глаза у нее задорно блестели, лицо улыбалось блаженной улыбкой, и во всей фигуре ее проглядывала какая-то удаль. Объяснялось это тем, что она немножко хватила водки. Она только что оставила кабинет, где Вун-Чхи поил девушек.
Бетя отыскала глазами Надю, подсела к ней и спросила:
— Что с тобой?
Надя всхлипнула и рассказала, как ее обидел студент.
— Э! Плюнь ты на него, дурака, — сказала Бетя.
Надя перестала всхлипывать. Бетя закурила папиросу и проговорила с прежней блаженной улыбкой:
— А как хорошо было в кабинете. Если бы ты видела, что Вун-Чхи выделывал! Какие смешные анекдоты рассказывал… Ах! — вскрикнула вдруг Бетя, выронила папиросу и крепко прижалась к Наде.
Она моментально изменилась. Глаза ее потухли, лицо помертвело, вся ее фигура съежилась и забилась, как в лихорадке.
— Боже!.. Что с тобой? — спросила испуганно Надя.
— Пожар… посмотри, — прошептала с трудом Бетя. Она глядела перед собой большими глазами в одну точку.
Надя посмотрела и увидала, как в углу, возле рояля, горит пачка газет. Кто-то уронил в пачку окурок.
Пламя яркими, короткими змейками выползало со всех сторон, и одна уже жадно лизала пузатую ножку рояля. Но его моментально заметили.
Молодые люди веселой стаей налетели на пламя и с гиком, свистом и громким хохотом затоптали его своими желтыми и лакированными ботинками, туфлями и сандалиями.
Когда пламя было потушено и на его месте осталась кучка обгорелой бумаги, Бетя ожила. Глаза ее опять заблестели, она протяжно вздохнула, подняла упавшую на паркет папиросу и прошептала:
— Слава Богу.
— И чего ты, дурочка, испугалась? — спросила Надя.
— Ах, не спрашивай, — ответила Бетя и опять протяжно вздохнула. — Я так боюсь огня, так боюсь… Когда я слышу "пожар", я умираю. А знаешь, почему? Когда я работала на табачной фабрике, однажды в нашем папиросном отделении произошел пожар. Я так испугалась, что осталась на месте. А все выбежали. Понимаешь? Все горит кругом меня. Папиросная бумага, ящики, столы, табак, бандероли, коробки. А я сижу. Дым в грудь мне лезет. Я хочу кричать и не могу. Хочу плакать — не могу. Хочу бежать — тоже не могу. Спасибо одному пожарному. Если бы он меня не вынес на руках, я сгорела бы. Я после этого целый месяц была расстроена, не могла смотреть на лампу и пугалась, когда слышала звон. Я все думала, что пожарные едут… Ах, какая я нервная и больная. Я скоро, вот увидишь, умру.
Бетя проговорила последние слова упавшим голосом и закрыла лицо руками.
По частому вздрагиванию ее рук, груди и плеч Надя догадалась, что она плачет. Надя молча обхватила ее за талию и прильнула к ее щеке губами.
XX
РАЗБИТАЯ ВАЗА
Было три часа ночи.
Молодые люда то приливали в зал, то отливали.