Надя, глядя на Бетю, дивилась. Незадолго еще до прихода Спиро, Бетя сидела с опущенной головой, как увядший цветок, скучная, кашляла и жаловалась на грудь. А теперь она казалась олицетворением здоровья, бодрости и веселья.
Необыкновенная удаль и молодечество проглядывали во всей ее тонкой фигуре со вдавленной грудью.
Она кружилась и металась по залу, как вихрь.
Надя вспомнила, как Бетя когда-то говорила ей: "Когда я танцую, то забываю все. Забываю за свою больную грудь, за чахотку, за то, что я несчастная проститутка. Я ничего не вижу, что вокруг меня делается. Я, как на тройке, лечу!"
— Гоп! — крикнул вдруг Спиро и ловко перекинул через голову Бети правую ногу.
— Зито, зито! (ура) — закричали и захлопали в ладоши девушки.
Раззадоренные бешенной пляской двух таких мастеров, как Спиро и Бетя, оне вскочили со своих мест и окружили их.
— Бетя! Ну-ка! — крикнула Леля.
Бетя улыбнулась ей, подобрала до щиколотки на левой ноге платье и так же пронзительно крикнула:
— Гоп!
Нога ее, обутая в сафьяновую, шитую золотом туфлю и голубой ажурный чулок, описала широкую дугу в воздухе и перекинулась через голову Спиро, задев его превосходную шляпу.
Шляпа мягко скатилась по его спине на пол.
— Браво, зито! — зашумели опять девушки.
Спиро вторично ответил Бете той же любезностью. Он скосил потом глаза в сторону Макса и крикнул:
— Молоко везешь?! Вира наша!
Это означало:
"Чего так медленно?! Шибче!"
— Есть!
Макс уперся сильнее в плетенку стула, он как бы вросся в нее всем телом для того, чтобы иметь точку опоры, стиснул зубы и сильнее обрушил свои мозолистые пальцы на несчастные клавиши.
Страшно становилось за участь рояля. Казалось, что Макс хочет заколотить клавиши в- пол или сделать из них кашу.
Рояль затрещал и застонал. А Макс все больше и больше пускал корни в сиденье, и вскоре музыка получилась такая бешеная, что никакая тройка и экспресс не могли бы сравниться с нею.
Макс, несмотря на свой вечный флюс, был теперь красив, как греческий бог.
Впрочем, он был всегда таким, когда его охватывало вдохновение и когда из обычного тапера, получающего за свой талант по двугривенному за "кусочек", он превращался в творца и композитора.
Он забывал тогда про двугривенные, глаза у него загорались странным светом, похожим на отблеск зарницы, а грудь волновалась.
Один мотив сменялся другим, и каждый был совершенно новый, незнакомый, рожденный удивительной фантазией Макса, парившей, как мощный орел, под небесами.
Вот он нечаянно зацепил длинным ногтем мизинца за острое ребро клавиши и оторвал его. Ноготь повис. Но Макс не замечает его. Он видит перед собой только одни клавиши и чувствует, как время от времени Спиро косит на него глазами: "Молоко, дескать, везешь. Вира наша!"
— Ах этот Спиро, Спиро, чтоб ему таким богатым быть, как Родоконаки — говаривала часто с добродушной улыбкой хозяйка. — Как шибко ему ни играешь, ему все мало.
Четверть часа плясали уже Бетя и Спиро.
Бетя начинала изнемогать. Она плясала теперь по инерции, поддерживаемая твердой рукой Спиро. Но все новые и новые залпы рояля ободряли ее.
Она собирала остатки сил, выпрямлялась и старалась не отставать от Спиро, хотя грудь ее разрывалась на части, ноги были как бы налиты свинцом, и перед ее глазами ходили синие и черные круги.
Она не хотела срамиться.
— Га! — воскликнула она.
В глазах у нее засверкали огоньки, и она с какой-то отчаянной бесшабашностью дернула свободной рукой кораллы и бусы, подпрыгивавшие у нее на груди.
Рррржжждзинь!.. Кораллы и бусы, наподобие гороха, разлетелись в разные стороны зала и зазвенели по паркету.
Бетя потом изо всех сил дернула красный шелковый воротник лифа, который душил ее, и обнажила свою тонкую шею и часть груди, и стала подпевать задыхающимся голосом:
Ой дзам, ой дзам!
Цыганка Роза, желая разжечь ее сильнее, подошла к ней, захлопала в ладоши, затопала ногами и запела своим гортанным голосом:
Леля в это время разжигала Спиро. Она металась перед ним, как угорелая, притоптывала ногами и напевала: