— Ой, ой, ой! Ишь, как разлимонилась. Ты что же это, мать моя родная? Смотри мне. Только попробуй сбежать. Так скручу!
Надя искусственно улыбнулась и пробормотала:
— Я ведь так… пошутила.
— То- то! Где же твои дети? Долго что-то мы едем.
— Вон там, в том доме. Извозчик! — Надя остановила его у старенького одноэтажного домика и предложила Кате слезть с дрожек.
Вера Петровна, у которой находились на воспитании дети Нади, была жалкое, болезненное существо. Она вместе с мужем-стариком, ночным сторожем, снимала в глубине двора одну комнату с кухней. Войдя в комнату, Катя и Надя увидали следующую картину: на грязном полу, на спине, лежала Олимпиада, а на ней верхом сидел Юра — вихрастый и носатый — и тузил ее кулаками. Коля же сидел на корточках в стороне и строил из засаленных карт домики.
Олимпиада орала, как поросенок, и Вера Петровна напрасно пыталась оторвать от нее Юру. Он, как рак, впился в нее, тузил и приговаривал:
— Жаль, ножика нет. А то кишки выпустил бы тебе.
Увидав мать, Юра бросил Олимпиаду и поспешно забрался под кровать. Олимпиада же присела и, устремив глаза на мать, заревела еще громче.
Материнское сердце Нади дрогнуло. Она стремительно бросилась к Олимпиаде, сгребла ее в охапку, прижала к груди и стала покрывать ее поцелуями.
Потом она сгребла Кольку и стала нежно звать:
— Юра, а Юра!
— А ты рыбы (лупок) не дашь? — послышалось после некоторого молчания из под кровати.
— Не дам. Иди сюда.
Юра, весь измазанный известкой, вылез. Надя вытерла ему кружевным платочком нос и сказала, указав на Катю:
— Это, детки — тетя. Она вам гостинец принесла.
У детей заблестели глазенки.
— Да, принесла, — сказала Катя. — Только вы не получите.
— Почему? — спросил насмешливо Юра.
— Потому что вы деретесь. Будете еще драться?
— Не будем, — хором ответили дети.
— Если так, так вот вам, — и она разделила между ними поровну рахат-локум и "альвачик".
Дети повеселели и запрыгали вокруг Кати и матери, как козлики. Надя глядела на них сквозь слезы. Она пять месяцев не видала их. За это время они выросли, в особенности Юра. Но зато, как они ужасно выглядели. Они были желты, грязны, оборваны.
— Отчего они у вас такие грязные, Вера Петровна? — спросила она.
— Да они всегда такие, — ответила та. — Моешь, моешь их, а они возьмут и вывалятся во дворе. А вы бы позанялись немного Юрой. Ужас, какой он баловный. Я из-за него со всеми соседями перессорилась. Вчера он скрутил голову индюку одной чиновницы. Позавчера пожар в погребе наделал. А что он с Олимпиадой делает, если бы вы знали! Прошлой неделей он схватил нож и говорит ей: "Давай я подколю тебя". — А за что ты меня подколоть хочешь? — спрашивает Олимпиада. — Хочу посмотреть, что у тебя у середке делается. — И лаком же он. Вчера купила полбутылки подсолнечного масла. Хотела старику своему скумбрию зажарить, а он возьми и все выпей.
Надя во время рассказа Веры Петровны качала головой и, когда та окончила, проговорила:
— Слышь, Юра? Как тебе не стыдно. Да где ты? Куда он делся?
— А вот он, — спокойно ответила Катя и достала его рукой из-за своей спины.
Юра стал вырываться из ее рук, но Катя не пускала его.
— Пусти, — просил он угрюмо.
— Я тебе дам "пусти", — ответила Катя и сильнее сжала его руку. — Понимаешь, Надя? Пока Вера Петровна рассказывала, он у меня портомонет свистнул. Так вот ты, миленький, какой?! Правда, что яблоко от яблони далеко не падает. Каков папаша, таков и сын. Хороший блатной из тебя выйдет.
— Пусти, — повторил Юра и стал кусаться и брыкаться ногами.
— Ты прежде портомонет отдай, а потом отпущу.
Юра заплакал, когда ей удалось отнять у него портмоне, выругал ее по-площадному и залез опять под кровать.
— Ну и сынок же у тебя, — покачала головой Катя. — Да и какой может быть у отца-вора?
Надя была сильно огорчена всем виденным и плакала.
Катя насилу успокоила ее.
Товарки посидели еще несколько минут и поехали дальше.
XXVI
СОБАКА И НАДЯ
Солнце и свежий воздух заставили Надю забыть про все свои недавнишние огорчения и она вновь повеселела. Не доезжая Полицейской улицы, Катя остановила извозчика и сказала Наде:
— Мы сойдем тут и зайдем в трактир.
— Я не зайду, — поспешно ответила Надя.
— Почему?
— Я хочу лучше погулять и подышать свежим в0здухом.
— Вот еще, — надулась Катя. — Довольно дышала воздухом. А хорошо в трактире. Сядем у машины и потребуем чаю и водки. Я попрошу, чтобы он сыграл нам "Жизнь за царя" или "Засвысталы козаченкы".