— Разве она глава туэльской инквизиции, что я должен ее бояться? — Дьюар сердито фыркнул, пришпоривая коня. — Я просто хочу поскорее избавиться от этой обузы.
Дорога плавно убегала вдаль — широкая, ровная, как будто специально ожидавшая пару резвых лошадей, способных выбить из нее пыль, и было бы тяжело устоять перед желанием промчаться по ней во весь опор. Даже спокойный Гайне выражал нетерпение и желание броситься вперед после непривычно утомительного дня в деревенской конюшне, но вот Шиморк… Он словно прислушивался к разговору всадников и стремился все сделать наперекор. Всегда нетерпеливый и бойкий, на этот раз он не пустился в галоп, а неторопливо тащился следом за Гайне, и никакие угрозы Дьюара не могли заставить его хоть немного ускориться. У особо привлекательного куста он вовсе остановился и принялся лениво его ощипывать, не обращая внимания ни на тычки пятками, ни на упреки.
— Когда-нибудь я зарублю эту скотину и даже не стану делать из него умертвие. Пусть так гниет, — шипел эльф уже в который раз. «Скотина» никак не реагировала до тех пор, пока от кустика не остались голые ветки. На счастье Шиморка и на беду Дьюара, впереди таких кустов оставалось еще много…
Староста предупреждал, что у речушки надо повернуть на запад, чтобы выехать прямо ко вторым «Пирожкам». На словах дорога казалась недолгой, но с избранной Шиморком скоростью к условному месту они прибыли далеко за полдень. Окинув взглядом утопающий в осоке берег, Дьюар пришел к выводу, что «речушка» — определение весьма громкое, на деле же — так, мелкий, наполовину заболоченный ручей, в котором плавали первые опавшие листья. Акила, прибывший раньше, увлеченно рассказывал Асте о цветах, что лежали небольшим букетиком у него на коленях, и девочка казалась весьма заинтересованной, а каждую новую травинку норовила не только рассмотреть со всех сторон, но и попробовать на вкус.
— Это кислица, — добродушно усмехнулся Акила, наблюдая за тем, как скривилось ее личико после очередного прожеванного листика. — Но она не такая уж противная, а для щей и вовсе самая лучшая приправа… Постой-ка, вот эту траву лучше не есть, она тебе точно не понравится, — кивнув Дьюару знак приветствия, Акила уже вынимал из проворных пальцев Асты новый стебель. — Чуешь, как пахнет? Это полынь, она горькая и невкусная, но зато ее настойки очень полезны для тех, кто слаб желудком. А вот этот цветок — лютик…
Дьюар прошел мимо, оставив коня свободно пастись на бережку. В изобилии растущая здесь трава казалась не по-осеннему сочной, словно напитанной самим летом, но Шиморк, оставаясь верным себе, заинтересовался вовсе не ей, а лягушками, с упорством осла взявшись давить их копытами. Те отпрыгивали с истеричным кваканьем, что только забавляло и подзадоривало глумливого коня. Глядя на развернувшуюся картину не оставалось даже сомнений, что именно в этом животном боги собрали всю несвойственную его виду ненависть к любой живой твари. Оставалось только неясно, за какие именно грехи получившееся сокровище досталось именно Дьюару.
На другую сторону вел шаткий мостик, но под ним тина так разрослась, что вода походила на густой зеленый кисель. Зато уже шагах в пятнадцати это сходство рассеивалось. Высокие камыши окружали небольшую проплешину почти прозрачной воды — достаточно чистой, чтобы ополоснуть сапоги, все еще измаранные кладбищенской землей, а вместе с ней и тяжелой аурой мертвецов. Под гнетом сильной усталости Дьюар почти не замечал ее, но теперь, после отдыха в доме старосты, она начала раздражать его и путать чувства, как если бы рядом находился кто-то неупокоенный.
Густая осока скрывала под собой скользкий глинистый берег, и уже через несколько шагов идея подойти к воде стала казаться не самой удачной: приходилось аккуратно прощупывать путь и вглядываться вперед. Спуск вышел очень пологим, почти незаметным, и вот под ногами уже захлюпало… Стоило Дьюару наклониться над ручьем, как его с силой пихнули в спину. Потеряв равновесие, эльф в считанные мгновения влетел в ручей, заодно проверив его глубину.
То, что доносилось с берега, пока Дьюар бултыхался в воде, поднимая со дна ил и распугивая мальков, больше всего походило на злорадный человеческий смех, но никак не на конское ржание.
— Это точно будет последней гадостью, которую ты сделал в своей жизни! — отплевываясь от попавшей в рот воды, вскричал некромант. Казалось, что от его злости в злополучном ручье должны были передохнуть даже улитки и мелкие рачки, — причем, всего за пару коротких вздохов. Насквозь мокрый, в тине и жидкой прибрежной грязи, он медленно выбирался из воды.
Шиморк, довольный до безобразия, не стал дожидаться хозяина и тут же повернул прочь, а вот Акила, услышав шум, наоборот подбежал к ручью. Он благоразумно не задал вопроса о том, что случилось — вид разъяренного Дьюара, пытавшегося прочистить глаза и отлепить от лица мокрые волосы, обо всем говорил красноречивей некуда.
— Я разведу костер, — коротко бросил Акила, поспешно возвращаясь к поляне. Любое лишнее слово сейчас способно было разбудить бурю в лице некроманта.
Пока Дьюар продолжал на чем свет стоит поносить зарвавшегося коня, Акила второпях собирал сухой валежник — благо, по берегу его валялось достаточно, — и вот на поляне уже затрещал небольшой костер. Травник заботливо пристроил над ним помятый котелок, добавил в воду сушеные листья из своих несметных запасов и стал помешивать деревянной ложкой ароматный отвар. Ему под руку тут же сунулась Аста, которой варево показалось донельзя любопытной игрой, но была мягко отодвинута за спину, к оставленным ей цветам.
— Тебе бы переодеться, — осторожно заметил Акила, наблюдая, как продрогший товарищ жмется к огню напротив. — Пахнешь, как болотный черт.
— И как часто ты нюхаешь болотных чертей?
Дьюар все еще смотрел волком. Ветер пробирал его насквозь, мокрые волосы липли к щекам и действительно воняли тиной, а в сапогах настойчиво хлюпало, от чего растревоженная лодыжка вновь начинала болезненно тянуть. Нехотя он все же стянул мокрую одежду, сменив ее на извлеченную со дна походной сумки черную хламиду. Грубая шерсть неприятно покалывала кожу, на рукавах и поясе постукивали осиновые кругляшки с рунами, а потертый жреческий пояс носил черный знак Арнаса — первого из предков, хранителя памяти, того, чьи служители провожают мертвых в последний путь и утешают живых.
— Странный выбор одежд для того, кто терпеть не может этот орден, — удивился Акила, не отрываясь от приготовления отвара.
Дьюар сосредоточенно пристраивал сапоги поближе к костру; запасных у него не было, придется ждать, пока просохнут.
— А как иначе — они упокаивают мертвых, а такие, как я, тревожат. От того нас и презирают, хотя на самом деле я ни разу не видел, чтобы от арнасских ритуалов была какая-то польза.
— Людей нельзя корить за их веру, особенно в нынешние времена, когда у многих ничего, кроме этой самой веры, не осталось.
— Я не думаю, что этот так называемый бог существует. По крайней мере, в Загранье, где обитают духи, его нет. Там нет ничего, кроме пустоты и самой Извечной. Жрецы лгут.
— Может быть. Но я вижу, для тебя это неплохая маскировка. — По лицу Акилы скользнула едва заметная улыбка. — Выпей, хотя бы согреешься.
Дьюар не стал отказываться от протянутой кружки, которая исходила горячим паром. Отвар имел горьковатый вкус и обжигал рот, но вместе с тем он и в самом деле согревал, изгонял из тела дрожь, а из разума разбушевавшуюся злость. Жаль, что вытравить холод Загранья не способны никакие зелья — Ее когти, стискивающие душу некроманта, всегда держали слишком крепко, не продохнешь.
Пока Дьюар пил и вычесывал тину из волос побелевшим от времени гребнем, над берегом повисла благословенная тишина. Акила протянул подопечной маленький уголек, которым та с упоением водила по камню, рисуя нечто отдаленно схожее с человеческой фигурой, кони паслись в паре десятков шагов, со стороны совершенно спокойные и невозмутимые.