Им в самом деле отвели комнаты — парочку из тех гостевых углов, в которых за деревянной дверью не было ничего, кроме узкой кровати и пары гвоздей в косяке, чтобы повесить плащ. Не было даже места: кое-как оштукатуренные стены прижимались друг к другу с такой теснотой, словно стремились обняться на радостях от встречи. Вот оно, пристанище богатейшего ордена магов с изнанки — отрешенно подумал Дьюар, скидывая на покрывало свои скудные пожитки.
Таких комнаток здесь был целый этаж, как дыр в термитнике. Они ждали гостей, что то и дело прибывали на остров с какими-то своими делами и обычно так же быстро отбывали назад, хотя некоторые и задерживались значительно дольше. В подобной комнатке Дьюару уже доводилось ночевать, только в этот раз ему повезло чуточку больше — здесь было окно. И хотя это обещало безжалостный сквозняк, пронизывающий через жалкое покрывало, когда ночью с моря подует холодным ветром, — это также означало и небольшой глоток воздуха, не пропитанного вековой пылью да едкими снадобьями, поэтому Дьюар поспешно распахнул ставни.
***
Гости оказались предоставлены сами себе на целый вечер, и если Дьюару это казалось невыносимо долго, то для Акилы, наоборот, стало возможностью заглянуть в запретные двери. Оставив утомленную путешествием Асту дремать в комнате, он спустился с жилого этажа и сразу же словно окунулся в какую-то иную реальность.
Изнутри таинственный замок магов напоминал лабиринт без начала и конца: все пристройки соединялись друг с другом множеством коридорчиков, лестниц и внешних переходов между балконами, так что впервые попавший сюда травник ощутил смутное желание пометить свой путь хотя бы угольными крестами на стенах, чтобы суметь вернуться. Замок дышал узкими окнами, говорил дверными петлями и рассыхающимися ступенями, смотрел сквозь нарисованные глаза великих магов, чьи портреты украшали коридоры и залы, словно и впрямь был живым существом, отрешенно наблюдающим за мельтешением маленьких человечков на своих ладонях. Это ощущение наверняка охватывало всех прибывающих, и от того они начинали еще больше спешить, еще сильнее погружаться в дела, избегая думать о зрячих стенах. Акила до сих пор представлял себе тихую и чинную резиденцию, в которую невероятно тяжело попасть — в действительности же по коридорам сновало столько народу, что суровый взгляд привратника и нежелание моряков брать чужаков на борт начинали казаться едва ли не вымыслом. Или откровенным пусканием пыли в глаза.
Такая оживленность замка вполне объясняла нежелание Дьюара покидать свой тесный угол, но, несмотря на это, Акила не мог побороть скребущую на сердце тревогу. В холодной голубизне глаз некроманта никогда не удавалось прочитать, что он на самом деле думает или чувствует, но в последнее время тон его речи и поспешность движений — да что там, все в нем начало сквозить совершенно незнакомым отчуждением. Порой он словно где-то не здесь находился или спал наяву — такое создавалось впечатление и когда Дьюар вернулся с деревенского кладбища, и когда минуту назад скрылся в отведенной ему комнатке. И если в первый раз Акила списал все на темень ночи, путающую глаза и накладывающую на все свой отпечаток, то в этот объяснение никак не находилось. Он чувствовал острое желание поговорить с кем-то, — казалось, будто тонкая нить ускользает из пальцев, а он сам по слепоте не видит ее конца, — но в этом полном магов замке, оживленном, как базарная площадь в праздничный день, не было ни одного знакомца.
Сюда действительно не приезжали просто так, в праздном путешествии, поэтому все встречные выглядели страшно занятыми. Юноши в одинаковых серых одеждах сновали туда-сюда с увесистыми стопками книг, чем выдавали в себе учеников Ордена. Гости же, разодетые с богатым разнообразием, чаще ходили группками, таскали какие-то свертки, шумно делились новостями и тут же, в коридорах, заключали сделки. Акиле попалось сразу несколько комнат, в которых обосновались небольшие лавочки, продающие самые немыслимые ингредиенты, книги и инструменты. В отличие от торговцев в Нордмарре, здесь не предлагали зелья от всех болезней и амулеты, отпугивающие нечисть, волков и сборщиков податей — только то, что на самом деле необходимо чародеям и алхимикам в их ритуалах.
В широком зале, уставленном длинными лавками, проходило какое-то собрание. Почтенный старец увлеченно рассказывал зрителям о своем открытии, но так как он постоянно перескакивал то на вальранский говор, то на ассийский, Акила почти ничего не разобрал и тихо проскользнул дальше.
К его большому сожалению, на глаза почти не попадалось синих мантий — как коротко заметил Дьюар по дороге, именно такие носят все местные маги, постоянно живущие на острове, как знак своей прямой принадлежности к великому Ордену и особого положения. А если таковые и встречались, они были настолько погружены в дела, что отвлекать их выглядело бы сущим кощунством.
Единственный ничего не делающий человек сидел перед распахнутым окном холла и покуривал длинную трубку, выдыхая наружу облачка едкого дыма. По одеянию его можно было принять за очередного торговца — не слишком вычурное, но весьма добротное и яркое, с кучей сумочек на поясе и скрученным хлыстом у бедра. Ни дать ни взять типичный ассийский купец, привозящий лошадей на продажу… Но совершенно случайно в глаза бросился знак на тыльной стороне руки, держащей трубку — точно такой же, как тот, что Дьюар показывал привратнику в доказательство полученного разрешения заниматься некромантией. Впервые вид мастера подобного искусства вызывал у Акилы… Да, похоже, это чувство даже можно было назвать радостью или хотя бы облегчением, потому что незнакомец не казался таким же мрачным и нелюдимым, как хорошо знакомый Акиле эльф. Напротив, на его губах скользило нечто вроде легкой полуулыбки, едва уловимой, как на знаменитом портрете первой императрицы Аннаира, что придавало необходимой бодрости для попытки заговорить.
***
В последний раз Дьюар уезжал отсюда, клянясь никогда не возвращаться. Убегал, поджав хвост, словно побитая собака — зализывать обиды, ожог клейма на руке и не сбывшиеся ожидания. А теперь вот снова смотрел на то же море, почти из того же окна — или не того, а соседнего, какая разница, если их выстроился ряд в десяток и за каждым одно и то же? Следовало бы радоваться, что его впустили на остров как гостя, не заставляя отчитываться за каждый шаг, объясняться в каждом поступке, доказывая, что все еще послушен установленным правилам и верен слову, но почему-то радоваться было выше его сил.
Море раскинулось от одной створки окна до другой, отделенное лишь узкой полоской каменистого берега. С высоты оно казалось еще менее дружелюбным, чем выглядело вблизи, когда плевалось солеными брызгами прямо в лицо; теперь в сгущающихся сумерках его воды напоминали темную кровь, разлившуюся вдоль жертвенного круга, густую и вязкую. Острые верхушки сосен, подступающих к самому подножию замка с этой стороны, казались пиками дрогнувших стражей, что должны были стоять между вверенной им крепостью и злой стихией, но испугались и теперь сами прижимались к стенам в поисках защиты. Дьюар не мог бы осуждать их за это, потому что тоже имел прискорбное желание скрыться, убраться куда-нибудь подальше от этого места, где вечно пахнет магией и интригами. Глядя на море, он мысленно спрашивал себя, зачем согласился вернуться на остров. А также зачем согласился подобрать девчонку, почему не направился сразу на юг, как делал обычно, когда на деревьях начинали сохнуть листья, ради чего с покорностью привязанного бычка следовал за спутником в те моменты, когда тот поступал наперекор всем разумным доводам и себе в ущерб, бросаясь на помощь чужим, незнакомым и даже не всегда благодарным людям?
И, не желая облекать в слова, просто чувствовал — из-за того же страха, что гонит сосновых воинов к стенам старого замка.
Когда они впервые встретились, этот рыжий травник вызывал у Дьюара только раздражение. Взъерошенный, слегка неуклюжий, полный праведного гнева и стремления заставить «черствого некроманта» прийти на помощь к «ни в чем не повинным горожанам». Решимости у него было хоть отбавляй, но вот умения… Воспитанник какого-то деревенского знахаря, который и сам о магии знал разве что по наитию, — и несмотря на это, он готов был броситься в самое пекло, не подозревая о том, что в его силах вызвать дождь и потушить пламя. Была какая-то таинственная сила в этом негромком голосе, в мягком понимающем взгляде, в совершенно шаманских бусинах между рыжих волос, над которыми обученные маги только смеялись. И противиться этой силе — все равно, что ладонями от текучей воды отгораживаться. Такие люди умеют согревать своим присутствием, а одиночество холодит душу порой не меньше, чем само Загранье, и отходить от теплого очага в студеную зиму становится жутко, как никогда, потому что рискуешь потеряться в закоулках собственных кошмаров.