— Неужели вы не помните совсем ничего? — Акила смотрел такими щенячьими глазами, что бывший магистр просто не мог не растрогаться. — Прошу, расскажите, как нам помочь этой девочке? Если мы уведем ее… Не будет ли ей больше вреда от… Я хочу сказать, не будет ли ее смерть более мучительной, если эту тварь в самом деле невозможно изгнать?
— Тварь, как же! Акварон — это могучий дух природы. Вы оба должны знать, что сознание этих существ далеко от нашего понимания, они общаются и даже думают совсем иначе. Аквар — как раз и есть та его часть, которая отдаленно может считаться разумом или душой, а то и всем вместе. Это далеко не то же самое, что дух человека, ушедший за Грань, понимаешь, Дьюар? — Ривад искоса посмотрел на эльфа, словно тот все еще был юным и несмышленым послушником Ордена. — Аквар навсегда остаются здесь, они сливаются с природой и бесконечно перерождаются, но если что-то разрушит их связь с миром, они становятся, как говорили виссанцы, «мор-нон» — не мертвыми и не живыми. Ему нужно тело, с которым он мог бы снова считать себя живым, поэтому он не станет убивать вашу девочку. Но и собой она не будет, если не сумеет побороть его волю. Для ребенка это непосильная задача, ведь дети очень легко забывают все. Аквар сотрет ее память, ее личность, оставив для себя лишь пустую оболочку…
Акила бледнел, а кулаки его сжимались все крепче.
— Значит, нам придется постоянно напоминать ей, кто она такая. Но если есть хоть какая-то надежда на то, что она будет жить нормальным человеком, за это нужно бороться!
Ривад воодушевленно закивал.
— Я помогу. Обязательно помогу! Это и есть благородная цель, достойная истинного мага, а не то, о чем твердят заросшие пылью старики в совете! Поддерживать традиции, искоренять темную магию, нести блага нашего искусства в самые невежественные края… Тьфу. Все это лишь их пустая болтовня, на самом же деле они сидят на задницах и ничегошеньки не делают. Спасение даже одного ребенка в сравнении с этим бесценно! Вот, возьмите, — мастер выудил из-за пазухи нечто, завернутое в потрепанную тряпицу, и протянул своим благодарным слушателям. — Это особенный артефакт. Берегите его, и он, возможно, еще спасет ваши жизни. Ну же, мальчики, берите и не стойте тут так, будто с вас собираются лепить статую! А у меня еще множество своих дел, которые никак нельзя откладывать. Конечно, их уже не так много, как когда я был членом совета… Вы же в курсе, что я им был?
Сверток принял Акила — даже с большим благоговением, чем его держал сам Ривад, прижал к себе. Тот оказался на удивление легким, но Дьюар не позволил ничего спросить.
— Благодарим, мастер Ривад. Ваша помощь просто неоценима для нас! А теперь, прошу, извините, нам и в самом деле нужно спешить.
Акила не мог не согласиться.
***
— Ты знаешь, где ее держат?
После прощания с мастером Ривадом Дьюар погрузился в глубокую задумчивость, даже на прямой вопрос Акилы он ответил не сразу, а после небольшой паузы:
— У меня есть предположение. А ведь когда-то именно мастер Ривад голосовал против того, чтобы судить меня вместе с учителем за его преступления… Наверное, он был тогда единственным, кто мне поверил — жаль, что его отстранили от совета.
Когда навстречу вновь прошла процессия учеников, спешащая и шумящая, словно лавина, им нехотя пришлось посторониться, вжимаясь в полукруглую нишу и тем самым теряя драгоценное время. Дьюар с сомнением провожал взглядом одинаковые серые мантии, следующие за наставником в белом, и хмурился, а затем вдруг всучил Акиле выторгованный кристалл и все пожитки.
— Пожалуй, нам потребуется кое-что еще. И, если я найду это, то мы сможем не только войти в местную темницу, но и выйти. Тебе придется подождать здесь.
***
Аста по-прежнему боялась, но теперь ее страх затаился, спрятался на самое дно души, словно дрожащий зверек в теплой норке. Ее оставили одну. На столе горела свеча, освещая тесную комнатку — даже более тесную чем ту, в которой она ночевала, словно маленький темный чулан для хранения метел и граблей. Только ни тех ни других здесь не было, а был круглый стол, была оплывшая свеча на блюдце и была Аста, хотя она отчаянно старалась представить, что находится где-нибудь далеко. Зажмуривала глаза и воображала бегущих по полю лошадей, белую и черную. Они могли бы увезти ее далеко-далеко…
На левой ножке стола сплел сеть паук. Он наблюдал за Астой, словно хотел поймать ее в сеть, схватить лапами и высосать. Она никогда прежде не страшилась пауков, но перед этим робела, и только теплый огонек свечи возвращал ей спокойствие. Асте хотелось протянуть руку, забрать свечу, чтобы оставить паука в темноте и больше не видеть его — так было бы легче считать, что его нет, — но для этого пришлось бы подвинуться к нему слишком близко. И она только смотрела. Считала капельки воска, стекающие на грубую, искромсанную столешницу, и в этих капельках воска выражалось все время, пока за ней не пришли.
От свечи осталось уже совсем немного. Капли не стекали — просто падали в загустевшую лужицу и срастались с ней, а огонек подрагивал, трепыхался, словно каждая капля делала ему больно. В первый раз после того, как Аста осталась здесь одна, за дверью раздались приглушенные шаги. Быстрые, уверенные, громкие. Спрятался паук. Аста вцепилась пальцами в свою косу, почувствовала, как распускается скользкая лента, потянула себя за пряди. Ей стоило бы сейчас проснуться где-нибудь в мягкой постели, в пахнущем пирогами доме старосты, но вместо этого она увидела, как дверь отворяется. На пороге стояли две синих мантии. У этих на рукавах яркими пятнами выделялись по две белых полоски, а капюшоны были опущены так низко, что скрывали лица до самых подбородков. Тот, что стоял слева, поманил ее рукой. Тот, что справа, приоткрыл дверь шире — та скрипнула тихо и отчаянно, как уже попавшая в кошачьи когти мышь.
Если бы не белые линии, то они бы во всем походили на других людей в синем, заперших ее здесь, но даже полоски не делали их менее страшными. Аста помотала головой. Как будто они хотели ее спросить! Правый подошел, пересекая комнатку за три широких шага, и потянул за руку. Хотела или нет, Аста должна была подчиниться — как и в прошлый раз. Развязанная лента сиротливо скользнула на пол.
***
Ее вели длинными коридорами, и она едва успевала переставлять ноги — те в мантиях торопились еще больше прошлого раза. Шедший впереди поднял светящийся красный камень и приложил к выемке в двери. Камень мигнул, а дверь с шорохом распахнулась, и коридор сменился сначала на длинный и узкий зал без окон, а потом на еще один коридор, поменьше, и на винтовую лестницу с высокими ступенями, и на комнатку, полную запыленных книг, и снова на коридор…
У Асты все мелькало перед глазами. Она силилась запомнить первые повороты, но потом их стало так много, что они перемешались, к тому же, без светящегося камня многие двери не желали открываться. Там, где они проходили, уже не было забавных людей в пестрых одеждах, какие встречались вчера, только одинаковые синие мантии редко проплывали мимо, кивая ее провожатым, и всего раз показалась белая, заставившая Асту вздрогнуть и спрятаться за спину ведущего ее — но, когда человек приблизился, оказалось что он совершенно не походил на страшного старика в зеркальном зале. Это немного успокоило.
А затем случилось и вовсе странное. За новой дверью, открытой волшебным камнем, подул морской ветер. Вместо очередного зала или узкого коридора глазам открылся солнечный двор замка, почти пустынный в этот час. Единственный человек в синем, который собирал какие-то цветы с разбитых под стенами грядок, как раз закончил свою работу. Он поднялся на ноги, потер уставшую спину и мелкими шагами пошел по дорожке куда-то вглубь сада. Аста и ее провожатые приблизились к узкой калитке. Камень сумел открыть и этот замок, последнюю преграду, что отделяла мрачный замок от склонов острова, от сияющей вдали морской глади. Тогда человек в синем отпустил руку Асты, повернулся к ней и поднял капюшон.