***
Дьюар остановился у свежей могилы, упер в землю лопату и внимательно посмотрел в лицо спутника.
— Я могу провести тебя по Грани. Там, где мир живых соединяется с миром мертвых… Загранье всегда оставляет след, помнишь? На какое-то время это собьет ищеек, они будут чувствовать нас как мертвецов.
— Вот так просто?
— Нет, конечно. Это, друг мой, будет далеко не просто и не безопасно, а Загранье — не бордель, из которого зашел и вышел. Но некромантов в Ордене мало, хороших еще меньше, так что раскусить нас не должны.
Акила слабо кивнул, сдаваясь перед этим утверждением.
— Жаль, но ничего вернее я предложить не могу. Лопаты, которые ты выпросил у старухи, это тоже часть ритуала?
— А то, — Дьюар усмехнулся, на миг теряя всю серьезность. — Мы же сказали ей, что идем упокаивать неправильно похороненного колдуна, чтобы он не принес деревне еще больше вреда, когда встанет из могилы. Только как же он встанет, если его не откопать?
Оба уставились на аккуратный холмик еще влажной земли. После недавнего ливня она поддавалась легко и хранила множество отпечатков вокруг могилы. Хоронили местные хоть и без особых ритуалов, но со всем тщанием — ничего, напоминающего о неупокоенном духе, поблизости не наблюдалось, даже Акила это мог бы подтвердить.
— Хочешь разбудить его?
— Ненадолго. Поднимем, пошумим тут, а на утро крестьяне найдут пару разоренных могил и наши неприглядные останки.
Он выудил из-за пазухи звякнувший флакон — такой маленький, что с легкостью помещался на раскрытой ладони. Тонкое стекло не местной, слишком сложной работы, матово отражало свет луны. Внутри него колыхалась жидкость столь насыщенного зеленого цвета, точно целый изумруд в ней растворили. Дьюар усмехнулся самодовольно.
— Чистый сок гореданы. Выкрасть ее из Ордена было нелегко, потому что только в их саду она и растет, но здесь достаточно, чтобы всем показалось, будто в трупах теплятся остатки магического дара.
— Неужели та самая трава, что способна восстанавливать силы, даже когда они полностью исчерпаны? Говорят, она сгинула из мира столетия назад… или вовсе была выдумкой.
— Орден скрывает много выдумок, которыми не хочет делиться. Хотя, я слышал, что даже у них осталось последнее растение, которое давно не давало семян…
***
Чем дальше, тем больше Акила чувствовал себя не в своей тарелке, но отступать было уже некуда. Усадив Асту в сторонке, он покорно помогал копать, откидывая один ком земли за другим и стараясь не думать о том, что делает. Тревожить мертвых — страшный грех, но ищейки ордена, не гнушающиеся убить даже ребенка, еще страшнее. И приходилось копать, сосредотачиваясь на тяжести лопаты, на стылом ветре, теребящем волосы, на сбитом дыхании копавшего рядом эльфа — на чем угодно, кроме смысла самого действа, пока не раздался глухой стук лопаты о крышку гроба. Акила вздохнул с плохо скрываемым облегчением: вот и все, дальше забота некроманта, не его. Но Дьюар невесело покачал головой.
— Надо доставать. Сам из ямы не выберется, силенок не хватит.
Последовало еще несколько минут стыдливого сожаления, пока наскоро сколоченный гроб со сдвинутой крышкой не оказался, наконец, на поверхности. Внутри и вправду был старик. Тело еще не успело тронуть разложение, но изрядно потрепали годы: весь ссохшийся, кожа да кости, темные старческие пятна на полысевшей голове, глубоко запавшие глаза, тонкие немощные руки, сгорбленная спина… Акила ощутил острое раскаяние перед мертвецом из-за того, что они собирались с ним сделать, и потому его вовсе передернуло от взгляда спутника, которым тот окидывал лежащее тело. До безобразия равнодушный, оценивающий, как столяр смотрит на сучковатое бревно, из которого предстоит выстрогать новый табурет.
— Поганое будет умертвие из такого материала… — пробормотал Дьюар себе под нос. — Ладно, хоть кости целы…
Казалось, эти слова просто не могли принадлежать тому же эльфу, который без раздумий выступил против могущественного Ордена магов, чтобы спасти чужого ребенка, который тратил последние силы на розыски пропавшего крестьянина. Может быть, и не с большим рвением он делал это, но тогда Акила точно знал, что на него можно положиться, чувствовал его поддержку даже без лишних слов. Сейчас же перед ним стоял незнакомый, жестокий и опасный некромант, а не старый друг.
Самого ритуала он предпочел бы вовсе не видеть, но даже если бы закрыл глаза и отвернулся, продолжал бы всей своей сутью ощущать творящуюся рядом магию — чуждую и холодную. Со своего места рядом с Астой он не разобрал, что именно Дьюар достает из походной сумки и раскладывает вокруг мертвеца, но это вряд ли было чем-то приятным глазу. В лунном свете мелькнуло узкое лезвие — Акила не раз видел его днем и легко мог представить испещренную мелкими трещинами, до бела отполированную рукоять из кости какого-то неизвестного зверя (а зверя ли вообще?) и потемневшее от кровавых подтеков острие. От него веяло такой темной аурой, что даже прикоснуться Акила никогда бы не решился, не то что вот так просто разрезать себе ладонь.
Дьюар что-то бормотал, но его голос терялся в шелесте листвы и долетал лишь обрывками звуков. Аста вслушивалась, чутко вертела головой, как совенок, но подходить тоже не решалась, точно чувствовала то же самое, что и сам Акила — растекающуюся по округе холодную и неприязненную силу, словно иголками впивающуюся в кожу. Запахло прелыми лепестками роз, от этого запершило в горле, подступила тошнота. Акила с трудом сглотнул, сжал пальцы, унимая в них непрошенную дрожь, хотел было отойти подальше, к привязанным у ворот коням, но тут впереди зашевелилось. Изломанная горбом фигура поднялась. Медленно, как если бы продиралась через вязкий мед, рваной и шаткой походной двинулась куда-то прочь, замерла истуканом, чуть покачалась из стороны в сторону, двинулась снова.
Акила не сразу понял, что умертвие, качаясь и странно петляя, точно пьяное, все же приближается к нему. Вблизи оно выглядело еще отвратительнее, чем даже когда лежало в гробу: распухший язык вывалился из раззявленного рта и болтался в такт шагам, голова кособоко склонилась к плечу, а на шее зиял небольшой бурый разрез. Остановившись в нескольких шагах, умертвие подняло скрюченную руку и приветственно помахало.
Этого Акила уже не стерпел.
— Да что ты творишь?
Дьюар отвечал не сразу, так же заторможенно, как и его творение, глотая слова и не поворачивая головы.
— Нам нужно создать… видимость сражения. Попробуй… уничтожить… Это не будет… трудно.
Умертвие в самом деле явно не делало попытки напасть. Полностью послушное воле своего хозяина, оно лишь топталось на месте и манило к себе рукой. Вторая висела безжизненной плетью, то и дело хлопая по бедру во время движений, точно оторванный лоскут. Глядя на это, Акила хоть и понимал, что от самого деревенского колдуна ничего уже не осталось, одно только бездушное тело, но все равно не мог сдержать отвращения — более всего от того, что должен участвовать в этом лживом спектакле. Он поискал вокруг глазами — нашел удивительно сухой кустик, укрывшийся от дождя под тенью чьей-то могильной плиты. Отломил ветку и высек на нее искру, позволив разгореться маленькому, но уверенному огоньку. Было нечто неправильное в том, чтобы поджигать совершенно не сопротивляющееся умертвие. Его отсыревшая одежда загорелась не сразу, но оно терпеливо стояло и ждало, пока это произойдет, а потом странно и беспорядочно заметалось из стороны в сторону, оставляя черные подпалины на деревьях и надгробных плитах, снося на пути хлипкие оградки, вытаптывая посаженные кем-то цветы.
Сам Дьюар шевельнулся только после того, как умертвие свалилось обугленной головешкой. Поднялся, растирая онемевшие пальцы, все так же равнодушно посмотрел на дело своих рук. Кладбище выглядело так, будто на нем и в самом деле кто-то подрался, в воздухе отвратно воняло паленой плотью и слышался испуганно-приглушенный вой какого-то пса, почуявшего неладное.
— Ярко получилось, местные наверняка запомнят, — поделился мыслями Дьюар.
— Думаешь, за нами кто-то подсматривает?
— Обязательно. Не прямо тут, а издали, и странно было бы, если б не смотрели. Впрочем, нам же лучше, — вдруг заключил он. — Когда новый отряд ищеек нападет на след и начнет здесь расспрашивать, то местным будет, что сказать про ночь нашей “кончины”.