Выбрать главу

— Ну что ты будешь с ней делать! — в сердцах воскликнул травник. Ответа не последовало, зато наглая лошадиная морда протянулась из-за его плеча и выхватила корешок зубами. — Ах ты…

Гайне благодарно всхрапнул.

— Может, лягушек ей сварить? Я слышал, что у леомских аристократов лягушачий суп — это что-то вроде редкого деликатеса…

— Дьюар! Она же просто ребенок, едва ли ей доводилось питаться подножным кормом, как нам с тобой…

— Нет, если бы она была просто ребенком без всякой магии, мы бы тут не сидели, — возразил Дьюар.

— Точно, магия!

Внезапная идея заметно оживила бледное лицо травника. Он отставил в сторону собственную чашку и принялся колдовать над похлебкой Асты, сопровождая заклинание странными движениями пальцев. Зеленоватое варево задрожало, пошло мелкими кругами и вскоре сделалось светлее, гуще. Еще немного, и на вид еда уже напоминала густую пшенную кашу, исходящую легким паром. Девочка поглядела куда заинтересованнее. Взяла в руки ложку и несмело попробовала, нахмурилась… Запах и вкус крапивной похлебки не изменились, но глаза доказывали ей, что в чашке мягкая каша с желтеньким кружком масла посередине, и это сбивало с толку. Она решилась попробовать ещё разок…

Дьюар, отстраненно наблюдавший за пантомимой, покачал головой.

— Где ты научился этому?

Акила смущенно опустил глаза.

— На ярмарке в Луваре это заклинание повторял актер, который показывал фокусы… У него не получалось изменить внешний вид предметов, поэтому он прятал другие в рукавах, а у меня вот получилось, хоть и ненадолго. Никогда не думал, что это пригодится.

Аста недоумевающе ковыряла ложкой «кашу», костерок догорал, бросая на лица теплые отблески света, похрапывали лошади. Вечер плавно превращался в тихую ночь.

***

Дорогу в тумане было совсем не разглядеть. Корявые замшелые стволы больных деревьев неожиданно выплывали из серой клокастой пелены и преграждали путь там, где, казалось бы, пролегала широкая тропа. Лошадей приходилось вести в поводу, но даже так двигались медленно: ноги и копыта увязали в жидкой грязи, колючки и ветки кустов цеплялись за одежду.

— Ты уверен, что мы идем в правильном направлении? — не выдержал Акила и даже приостановился, чтобы поправить плащ на сидящей в его седле притихшей девочке. Дьюар негромко хмыкнул.

— Я жил здесь с вот ее возраста. Это место сбивает с толку, если смотреть только глазами. Ты же понимаешь?

Акила согласно кивнул и действительно взглянул иначе — тем взглядом, что проникает сквозь суть вещей, минуя внешнюю видимость. Множество маленьких огоньков просочились через туман, постепенно рассеивая его. Белые, зеленые и голубые, они скользили по воздуху порой на расстоянии вытянутой руки, но их не удалось бы ухватить при всем желании. Акила поднял оторопелый взгляд на товарища.

— Это все — духи?

— Да. Болото забрало много жизней, и большинство из них навсегда остались по нашу сторону Грани.

— Так много неприкаянных душ… Дьюар, почему ты не освободишь их, не дашь им покой? Некроманты ведь могут это.

— Зачем? Они указывают мне дорогу, и они же создают здесь туман. Благодаря им никто не пройдет по нашим следам.

Акила поджал губы и молча двинулся за ним. Во взгляде читалось, сколь многое он хочет сказать и что думает о столь циничном использовании мертвых, но ему хватало такта держать это при себе.

Духи указывали некроманту такие тропы, что в жизни не заметишь, если искать самостоятельно. Чахлые деревья подступали все ближе, вынуждая лавировать меж их стволами, и единственно верным казалось повернуть назад, к оставленному в стороне тракту, но Дьюар упрямо шел за парящими над землей огоньками, которые без труда обходили буреломы и топи.

Время здесь имело собственный темп, двигаясь как будто параллельно путникам. Каждый из них мог поклясться, что вступил в туманную низину всего пару часов назад, но редкие проблески неба, то и дело проглядывающие сквозь плотные тучи, начинали менять цвет на вечерний. Это пробуждало смутные сомнения в том, что до башни удастся добраться прежде, чем опустится ночь, но именно в тот момент, когда Акила собирался высказать их вслух, тропа закончилась.

Путники вынырнули из тумана, который с этой стороны походил на плотный полог, скрывающий центр болота. Впереди, у самых ног, разлилось широкое озеро стоячей воды, столь густо покрытой ряской и тиной, что цветом сливалось с берегами. Через озеро, прямиком к вырастающему из него острову с башней, вел широкий, но с виду ненадежный и ветхий деревянный мостик.

Остановившись на краю сухого бережка, Дьюар с горечью осознал, что его прошлое, в которое сейчас приходится нырять, гораздо глубже и темнее окружающего болота. Где-то здесь, на самом дне омута, жили воспоминания о шестнадцати годах, проведенных в подмастерьях у лардхельмского колдуна, и сейчас они призраками вставали перед глазами — совсем как те болотные огоньки, только их, в отличии от неупокоенных душ, невозможно было изгнать. Вот здесь некогда пролегала тропка, по которой он бегал каждое утро к единственному чистому ключу, чтобы набрать воды. Сейчас она вся заросла бурьяном, отыскать можно только наугад. У этого дерева с раздвоенным стволом он когда-то закапывал мертвую ворону — первый труп, что ему удалось поднять, почти случайно. Теперь дерево высохло, пригнулось к земле, как старик под гнетом прожитых лет, а нить жизни в нем истончилась до хрупкого волоска. Такие знакомые и одновременно с этим так изменившиеся места на миг заставили вновь почувствовать себя мальчиком, впервые ступившим на зловещую землю лардхельмского болота.

Тогда тоже стоял тихий осенний вечер, и тревожно-красное солнце, наколотое на верхушки сосен на далекой окраине болота, рассыпало последние лучи перед заходом. Вокруг повисла тишина, лишенная птичьих голосов и даже жужжания насекомых — мрачная громада башни словно выпивала всю жизнь и радость вокруг себя, сколь могла дотянуться. Ее стены уже тогда казались древними, а крыльцо, глубоко утопленное в мягкую мшистую землю, ничуть не гостеприимным. Никакой смелости не хватало, чтобы приблизиться к нему, ступить внутрь, позволив страшной башне себя поглотить, и присутствие тогда еще будущего наставника делало только хуже. Он не пытался приободрить, успокоить или хотя бы что-то объяснить — грубо подталкивал в спину, попросту не оставляя шанса на отступление, и Дьюар шел, точно на казнь.

Из воспоминаний выдернула хрустнувшая ветка под сапогом. Это Акила, спокойный и собранный, подошел ближе, специально не таясь, умудряясь отогнать дурные мысли одним своим молчаливым присутствием. Оно и в самом деле помогало, потому что простое осознание того, что ты не один, способно сделать светлее самый глубокий омут. Никогда не думавший, что сможет еще раз вернуться сюда, Дьюар потянул коня за повод прямо к шаткому мостику. Ступил на склизкие от сырости доски, тут же отозвавшиеся жалобным скрипом, с тяжелым вздохом двинулся к башне. От мостика повеяло магией — слабым откликом когда-то наложенного мощного заклинания, что заставило его на десятки лет застыть во времени и не давало рухнуть в воду. Резануло по нервам почти забытой силой наставника — острой, с характерным запахом плесени и крови, с привкусом тошнотворного страха. Так башня встречала своего бывшего обитателя, вместо хлеба и соли поднося привкус прошлого.

***

Вблизи камень стен выглядел еще старше, весь испещренный мелкими трещинами, словно морщинами, покрытый паутиной и засохшим вьюнком, а у земли — белым лишайником. Дверь поддалась с трудом, хотя и не была заперта — от влаги дерево разбухло, потемнело и накрепко засело в тисках стен. Заскрипели проржавевшие петли, застонал, отодвигаясь, засов. Изнутри потянуло затхлостью брошенного дома.

— Стоит ли ждать каких-либо магических ловушек? — на всякий случай спросил Акила у порога.

— Нет… Теперь уже нет, входи.

Дьюар с трудом нашарил упавшую с крюка лампу, завозился, поджигая остатки масла. Пришлось долить свежего, потому что прежнее почти высохло, но вот тусклый огонек задрожал, выхватывая из сумрака жутковатое нутро башни.