***
Лес понемногу редел и вместе с тем становился оживленнее. Деревня была уже близко: в поле, которое теперь тянулось справа, виднелись стога скошенного сена, левее на полянке паслось несколько привязанных к колышкам коз. Здесь наконец-то послышались трели сверчков, свист горихвосток, пищание комаров. Даже трава как будто налилась зеленью и воспрянула, избавившись от гнета лесной тени. Вот дорога свернула и стала спускаться вниз по пологому склону, а там, впереди, уже можно было разглядеть дома и дымок из печных труб.
— Хм, похоже, постоялого двора у них нет, — заметил Акила, созерцая окрестности.
Представшее глазам село оказалось совсем маленьким, и у дороги проезжающих путников не встречала гостеприимная корчма — одна только покосившаяся табличка, прибитая к стволу березы, на которой кривыми буквами вывели «Ниж. Пиражки». Благодаря надписи закрадывалась смутная надежда, что где-то поблизости расположились еще одни «Пирожки» — и, может, даже побольше первых — но день неумолимо клонился к вечеру, а разыскивать деревню в темноте, только чтобы выяснить это, ни одному из магов не хотелось.
— Как думаешь, кто-нибудь пустит нас в дом, или лучше заночевать в том амбаре, который мы видели на поле? — остановившись аккурат под вывеской на березе, с сомнением спросил Дьюар.
Спутник одарил его задумчивым взглядом, в котором эльф и без слов уловил привычное смирение перед дорожными невзгодами. Дьюар тяжело вздохнул и уже было развернул коня в обратную сторону, к амбару, но Акила, осторожно переложив голову сонной девочки с одного своего плеча на другое, жестом указал к деревне.
— Надеюсь, мы успеем спуститься до темноты, — тихо сказал он, — чтобы не слишком помешать хозяевам.
Дьюар недоверчиво приподнял бровь — вдруг ослышался, — но спутник уже настойчиво понукал коня, не забывая со всей аккуратностью придерживать девочку. Их ждала не в пример более простая, но не менее длинная часть пути.
***
Еще немного, и поля вовсе остались позади. Дорога теперь шла по окраине села, огибая дома и у колодца сворачивая в сторону главных ворот, сплошь увитых лентами. Кони фыркали друг на друга, даже порывались устроить гонку, так, что их приходилось сдерживать — выход из оскверненного леса словно придал животным сил. В конце концов Дьюар, устав приструнивать своего норовистого конька, отпустил поводья и позволил Шиморку перейти в галоп. Тот громко заржал, с места набирая скорость. Эльф было обернулся, красноречиво глянул на спутника, но сказать ничего не успел — Шиморк уже оторвался более, чем на длину своего тела, и несся вперед, ни на что не обращая внимания. Очень быстро Гайне и Акила отстали, превратившись в серо-белое пятно на фоне золотисто-зеленых трав.
Конь остановился только на приличном расстоянии, шумно дыша и довольно похрапывая. Рядом как раз оказалась молодая тонкая яблоня, одиноко стоящая среди высокого бурьяна. Ее розовеющие яблоки и стали Шиморку наградой в им же самим спровоцированной скачке — конь радостно захрустел, обирая нижние ветки.
Порадовавшись передышке, Дьюар с облегчением вздохнул. Прямо перед ним раскинулась деревня, уютно примостившаяся между пахотными полями и рощицей — в сгустившихся к этому моменту сумерках совсем крохотная. Если бы не запах смолистого дыма от горящих веток, издалека можно было подумать, что там летают блуждающие огоньки — так ярко светились костры за частоколом, что даже темные силуэты домов не могли их полностью заслонить.
Перестук копыт заставил оторваться от созерцания местности. Белый Гайне шел неторопливой рысцой, величаво задрав голову. Седоки на его спине со стороны смотрелись словно отец и дочь: Акила добродушно улыбался, что-то нашептывая девчушке на ухо, та теребила в пальцах длинную гриву и раз за разом понятливо кивала. Дьюар не пытался разобрать слов. Вместо этого он прислушивался к голосам из деревни: там смеялись, вскрикивали, а кто-то протяжно пел глубоким, чистым голосом, рассказывая популярную в этих краях историю о зачарованном поле.
Когда Луна восходит в легкой дымке,
И солнца свет тускнеет перед ней,
В ее загадочной и манящей улыбке
Родятся сотни призрачных теней.
Приходят в мир ночные эльфы, феи-сны,
Сияют крылья их от яркой звездной пыли,
Они приносят запахи весны
И тех лесов, в которых раньше жили.
В жемчужном свете лики их прекрасны,
В час полуночный у речной воды,
Где тень и свет невиданно контрастны,
И в то же время часто не видны.
Ночные феи кружатся над лугом,
Их песни слушать можно без конца.
Но кто пленен магическим их кругом
С волос не снимет лунного венца.
И каждой ночью люди пропадают
Все больше, никому их не сыскать.
Луна восходит. Феи оживают.
Их чары и их сказку не прервать…
— Похоже, они там празднуют, — пробормотал Дьюар, наблюдая за мельтешением огней и пляшущих вокруг силуэтов. — Напросимся?
— Пришедших к радости не прогоняют, обычай такой, — кивнул ему Акила, спешиваясь. Он быстро обошел Гайне и потянул за повод, входя в деревню как самый что ни есть мирный путник, не скрываясь, но и не стараясь привлечь к себе излишнего внимания.
Дьюар тоже спрыгнул с коня, хотя в этот раз пропустил Акилу вперед, замедлив шаг. По мере приближения шум за воротами сделался громче: далеко разносились музыка и многочисленные голоса, топот ног, смех, словно вся деревня собралась в одном месте — хотя последнее, возможно, не далеко ушло от действительности, потому как домов насчитывалось чуть больше двух десятков.
Прежде, чем ступить за ворота, Дьюар поежился, инстинктивно касаясь груди — проверял, надежно ли спрятан под одеждой амулет из костей совы, да на всякий случай шнуровку рубахи у горла потуже затянул, тут же надвинул капюшон, скрывая уши. Между тем спутник его ушел уже далеко вперед, и навстречу тому направился один из местных — высокий широкоплечий мужчина в том возрасте, когда седина на висках уже хорошо заметна, а сила и мощь еще остается в руках. Когда они с Акилой обменялись приветствиями, до Дьюара донеслось упоминание Великой Матери, чьи фигурки красовались над чердачным окном почти каждого дома. Продолжая говорить, Акила показал на Асту, сонливо зевающую на спине Гайне, собеседник покачал головой. Переговорили о чем-то. Затем незнакомец басовито рассмеялся и хлопнул Акилу по плечу, не иначе как приглашая к столу. Дьюар подошел как раз в этот момент, уловив самое окончание разговора:
— Отдайте лошадей моим сыновьям, они позаботятся обо всем, — радушно предложил хозяин, улыбаясь в густую бороду. — Эй, Мирка! Айдар! Подите сюда да подсобите!
Вокруг сразу завертелась суета, как будто только и ждала, пока ее спустят с поводка. Двое юношей поспешно оставили пляски и прибежали на окрик отца. Лишь на несколько шагов отставшая от них женщина наклонилась перед снятой с седла девочкой, всплеснула руками и, что-то нежно воркуя, увела Асту за собой. Бородач жестом остановил дернувшегося идти с нею Акилу.
— Покормит да спать положит с нашими младшими, а то нечего дитю в такой час на взрослом празднике делать.
Даже против воли травнику пришлось согласиться со столь разумными доводами, да и времени на возражения не осталось, поскольку гости уже вошли в круг огней, разом окунаясь в веселую праздничную кутерьму. Шедший впереди бородач тут же принялся громко раздавать указания, веля принести еще пива да угощений, кто-то повскакивал с мест и бросился выполнять поручения, кто-то просто глазел на пришлых. Улучив момент среди этого гама, Акила ненадолго придвинулся к Дьюару и шепнул:
— Про Асту они ничего не знают, я спрашивал. Остается надежда, что ее родители жили в соседнем селе, тут всего полдня пути…
Он собирался сказать что-то еще, но не успел — его настойчиво потянули на лавку, на ходу всучивая в руки кружку, а перед Дьюаром как из-под земли выросли две молодые женщины. Он еще и не опомнился, как одна из них, смущенно отводя глаза, протянула видавшую виды, но бережно хранимую лютню.
— Твой друг сказал, что ты менестрель. Сыграешь нам?
Эти робкие слова повисли в воздухе, создавая напряженную паузу, невидимый барьер, преодолеть который не решалась ни одна сторона, лишь искоса бросая друг на друга короткие взгляды. Дьюар с подозрением смотрел на лютню. Лютня с насмешкой смотрела на него. Молчать дальше и тем самым игнорировать просьбу хозяев праздника становилось уже неприлично, но единственным, на чем Дьюару приходилось когда-либо играть, были нервы наставника, и что делать с предложенной штуковиной он представлял крайне смутно. Настолько смутно, что не смог придумать ничего, кроме позорного бегства.