— Не думай, что это было так же, как с твоей девчонкой. Я не скоро научился вести себя достаточно тихо, а Дэрейн никогда не горел желанием обзаводиться учениками, ему просто показалось это выгодным. Нам было непросто терпеть друг друга.
— Конечно, нет, Аста всего лишь… Аста! — сквозь размеренную речь Акилы резкими молниями прорвались тревожные нотки. Он вскочил с уже облюбованного стула и в смятении заозирался по сторонам. — Куда она подевалась? Ведь только что была здесь и, вроде бы, не собиралась отходить от нас… Дьюар, сколько комнат в этой башне?
— Всяко меньше, чем в Вассагском замке: не потеряется.
— Может, ты и был таким же ребенком, когда жил здесь, — ничуть не оценив шутки, отозвался Акила. — Но у тебя был дар некромантии, а это многое значит. Лучше бы нам найти ее прежде, чем она найдет неприятности. Мало ли что могло здесь еще сохраниться…
Дьюар прикрыл глаза, пытаясь различить хоть какое-то шевелении магии — напрасно. Она оплетала башню плотной паутиной, каждый камень и каждый уголок, но все эти нити ныне не имели силы, как и было положено месту, давно оставшемуся без хозяина. Он нехотя поднялся, следуя за уже выбежавшим из комнаты Акилой.
Дверь в спальню щерилась выломанным замком, точно драчун выбитым зубом. Кто-то содрал даже линялое покрывало, проверяя, не спрятано ли под ним чего ценного, вытряхнул сундуки, перевернул вверх дном почти всю комнату… В свете единственной лампы она походила на распотрошенную тушу дикого зверя, которую хищники бросили догнивать там, где прикончили.
А Акила тем временем уже рванул вниз.
— Осторожней, — вырвалось у Дьюара, когда ступени лестницы угрожающе заскрипели под быстрыми шагами. Может, ловушек в башне и не осталось, но шанс сломать шею из-за гнилой доски все еще присутствовал, и не считаться с ним было бы опрометчиво.
Акила отмахнулся. Спускаясь чуть ли не на ощупь, Дьюар догнал его уже внизу, сразу метнулся взглядом к двери в подвал — та была плотно притворена, как Дьюар всегда ее помнил. Пропажа сидела на грязном полу, баюкая такие же грязные игрушки. Акила подлетел к ней как ужаленный, обеспокоенно поискал свежие ссадины, не нашел и тщетно попытался пригладить припорошенные пылью косы. Со стороны он походил на заполошную наседку, потерявшую и нашедшую единственного цыпленка.
— Где ты только это взяла? — пробормотал травник, рассматривая то, с чем играла девочка. Дьюар тоже подошел глянуть, скорее из праздного любопытства, чем в самом деле волнения, но ему не слишком понравилось увиденное.
Выбеленный временем и рассеченный длинной трещиной, заячий череп сиротливо лежал рядом с неумело вырезанной и от того непропорционально длинной фигурой не то волка, не то собаки, и когда-то дорогой, но давно облупившейся и потемневшей деревянной лошадкой почти в две ладони высотой.
— Постой, так это же… — Акила почему-то улыбнулся. Так задумчиво, будто это его прошлое оказалось вытащено на свет и разложено, как черствый хлеб на прилавке ушлого торговца. С неподдельным интересом, от которого Дьюару сделалось совсем неуютно.
Давным-давно эта лошадка была единственным, что он сохранил из родного дома. Даже лица родителей померкли в памяти, растворились среди множества новых впечатлений, переживаний и всего, что требовалось запомнить, но она оставалась надежным и ярким маяком… Сейчас она походила скорее на жалкий остов этого маяка и не влекла ни к чему хорошему, что уж говорить о его потугах создать новые игрушки самому из оказавшегося под рукой хлама? Дьюар, ощущая, как нервно подрагивает кончик левого уха, молча подхватил разложенное богатство и зашвырнул в открытую печь. Огонь моментально поглотил деревянные фигурки, весело затрещал на них, и только череп еще продолжал укоризненно пялится прямо из пламени.
Аста разинула рот, до глубины души обиженная таким поворотом событий. Пухлые губки искривились в подступающем плаче. Обоюдная их нетерпимость друг к другу кольнула резко и болезненно, и один только Акила чудесным образом сохранил трезвый ум, хотя и он вздохнул с некоторым сожалением, примирительно поглаживая Асту по голове.
— Мы все слишком устали, друзья мои. Предлагаю сейчас оставить разногласия и отдохнуть как следует, а на утро мы обсудим, что делать дальше.
Судя по прямому и убедительно-дружелюбному взгляду, относилось это главным образом к Дьюару. Тот посмотрел на огонь, выдохнул и покорно кивнул. В конце концов, поспорить тут было не с чем.
***
Дьюар чуть помедлил на пороге своей бывшей комнаты — шестнадцать лет, прожитые в ней, разом пролетели перед глазами со всеми их печалями и радостями. Печалей, откровенно говоря, было больше.
Слабый огонек отвоевывал пространство у тьмы по кусочкам: длинная кровать с прохудившимся тюфяком, клочья паутины на торчащей посреди комнаты печной трубе, гроздья лука, свисающие с низкого потолка, словно на чердаке обыкновенного деревенского дома, рунные символы над плотно заделанным окошком… Комната выглядела почти пустой, как будто про нее не вспоминали с самого отъезда Дьюара. По крайней мере, помнил он ее именно такой, неизменной до самых мелочей, и тем страннее было вновь ночевать в ней.
Вряд ли по ощущениям это походило на возвращение домой, но куда же еще ему было возвращаться, как не сюда? Дьюар кинул поверх тюфяка свой дорожный плащ, потушил свечу и постарался заставить себя уснуть.
Мысли, что роились в голове, определенно этому не способствовали. Они метались, как вспугнутые мухи, перескакивая с образа Дэрейна, ворчливого и мрачного, на мелкую непоседливую девчонку; со скучного и в то же время непростого детства в заброшенной на болотах башне на недавнее путешествие — скорее даже бегство, в передышку от которого все еще верилось с трудом. Он лежал с открытыми глазами, вглядываясь в темноту перед собой. О, сколько же у нее было оттенков! Если скосить глаза на край видимости, то там, над узким продолговатым окошком, потолок расчертили светлые полосы позднего заката. Они придавали желтизну старым доскам и делали еще гуще тьму по углам, ту самую глубокую и бархатную, в которой по неволе выискиваешь смутное движение или блеск глаз. Собственные руки, даже поднятые прямо к лицу, казались почти неразличимы. Стена сбоку выглядела черным провалом в неизвестность, но стоило ее коснуться кончиками пальцев, как Дьюар ощутил шершавость глубоких царапин. Если включить чуточку воображения и немного больше внимательности, прислушаться к своей коже, то можно догадаться, что доски покрывают тщательно вырезанные рисунки — лошадиная морда, круглый глаз, курносое лицо знакомой девчонки, ничем не похожее на оригинал, ворона на ветке осины и длиннолапая лягушка… Он выскребал все это кончиком ножа, когда откладывал опостылевшие книги, некоторым линиям после добавлял цвета черным углем и красной птичьей кровью, но те скорее всего давно выцвели и осыпались… А впрочем, утром будет видно.
Дьюар осторожно вытянул ногу — лодыжка все еще отзывалась ноющей болью, хотя и намного слабее, чем прежде. Похоже, последняя часть пути через болото, когда приходилось тащиться пешком по вязкой земле и заросшим травой кочкам понравилась ей намного меньше, чем самому Дьюару, потому что ощущения в ней явственно походили на протест. Пришлось мысленно пообещать себе, что с этого дня им наконец-то можно подумать об отдыхе. Хотя бы перевести дух, пока это малоприятное, но почти непроходимое болото надежно укрывает их следы. Сделалось спокойнее…
Но сон не шел, как бы эльф ни вертелся, и вовсе не жесткая кровать была тому причиной. Дьюар слушал тихое, недоверчивое дыхание оживающей башни — скрип дерева и крысиный писк в норах, свист ветра в печной трубе, шорох летучих мышей по соседству с его чердаком, слабое шуршание жучков, потрескивание и постукивание. Мелкие обитатели, которых спугнула с обжитого места смерть старого некроманта, а точнее принесенные ею отголоски нестерпимого дыхания Извечной, теперь с радостью возвращались назад, и это несмотря на то, что застарелая темная магия еще присутствовала вокруг незримой паутиной.