— Аааа, как ножом ударить, тоже видел?
— Конечно. Я фильмы про войну смотрел и боевики всякие. Мымра спать ложилась, а я смотрел.
Уверенно отвечает. Даже восторженно.
— Не страшно было человека ножом?
Спросила и затаилась, у самой до сих пор мурашки по коже.
— Неа. Если б я его не ударил, он бы тебя убил. Тут выбирать надо было — или ты, или он.
Кого-то мне это напомнило даже блеск в синих глазах звериный, как у маленького волчонка.
— И ты меня выбрал?
Он кивнул и вдруг обнял меня за шею, прижался всем телом.
— Ты теперь моя мама. Я за тебя кого угодно убью. Даже его.
— Кого его?
— Отца.
Вся сжалась, внутренности перевернулись от его слов, тошнота к горлу подобралась.
— А он здесь при чем?
— Я видел ту газету и узнал его. Мы из-за него здесь… Он плохой.
И сердце ухнуло вниз, сжалось спазмом сильным и болезненным, как будто ребенок озвучил то, чего я так сильно боялась.
— Нет. Ты что? Твой папа не плохой. Мы не знаем, почему он там, нельзя осуждать человека, не выслушав, не дав возможности оправдаться. Посмотри на меня и запомни, — я обхватила личико ребенка ладонями, приблизила к своему, глядя прямо в ярко-синие глаза, — твой отец самый сильный, самый лучший и самый… самый любящий. И никогда не думай иначе. Чтобы не случилось, не смей так думать.
— Тогда что он делает там? Почему не спасает нас?
— Он не знает, что мы здесь. Когда узнает, обязательно спасет. Вот увидишь. Твой отец ради нас землю вверх ногами перевернет и ад подожжет вместе с дьяволом. Понял? Помни об этом. Помни всегда.
Мне ужасно хотелось верить в свои же слова, и пока я страстно говорила свою речь, я верила, всем сердцем и всей душой верила. А когда Яша уснул, и я осталась один на один со своими мыслями и страхами, верить было сложнее.
Утром я скормила им конфеты, дала нагретой воды. Где-то здесь должна быть река или ручей. Я слышала, об этом говорили боевики, когда мы на автобусе ехали. Мне бы найти водоем и помыть детей. Особенно Таю. А потом идти к дороге. Если вода пресная, то можно набрать во флягу… но этого мало, конечно. Найти б какую-то емкость. Люди всегда после себя мусор оставляют, и сейчас мне бы это было на руку.
Ручей я нашла неподалеку от нашего укрытия. Я даже не знала, как это назвать. В географии я совсем не сильна. Течение быстрое и шумное. Я вернулась за Яшей и Таей. Пока дети плескались в воде, я лихорадочно думала о том, куда бежать. Как незамеченными выйти к дороге. У нас ничего нет — ни денег, ни телефона. Ничего.
Яша играет с Таей… Вот она беззаботность детства, когда можно отключить все мысли, забыть об опасности и наслаждаться каждым мгновением. Если бы все это было не здесь… а где-то в другом месте, и Максим был с нами. Смотрел, как они играют вместе. Наши дети. Наша Тая и наш Яша. Он ведь стал моим с той секунды, как я впервые обняла его худенькое тельце и заглянула в синие глаза, полные боли и надежды. Я бы уже никогда от него не отказалась.
— Все. Хватит. Вылезайте.
— Неее. Еще немного. Совсееем чуть-чуть.
— Хорошо. Еще немного… — и устало улыбнулась. Пусть плескаются, ночью придется идти к дороге и, возможно, утром тоже.
И вдруг послышался собачий лай совсем близко. Я подпрыгнула на месте, даже не успела о чем-то подумать, рванула в воду, выхватив автомат, поворачиваясь спиной к детям, закрывая их собой, и лицом к берегу, куда выскочили две немецкие овчарки, а за ними один из чеченов.
— Яшаааа, бери Таю и на другой берег, быстро. Прячьтесь.
Позади нас только каменистый островок и углубление в камнях. Дети наверняка спрятались именно там, потому что больше негде, а я, целясь в боевика, пятилась за ними спиной. От отчаяния и понимания, что это конец, похолодело все внутри, и дыхание застряло в ребрах, причиняя адскую боль.
— Ни шагу. Я тебе башку прострелю, — прорычала чечену, который сделал шаг к воде.
— Опусти оружие, дэвочка, и живая останешься.
Он пошел на меня, а я в доказательство, что не шучу, прицелилась и выстрелила. Пуля зацепила ему ухо, и я увидела, как кровь брызнула на камуфляжную куртку. Да, Максим научил меня хорошо стрелять с любого вида оружия и всегда говорил, что я очень меткая.
— Сссссука.
— Следующий выстрел тебе в глаз.
Чечен опустил автомат и несколько секунд с ненавистью смотрел на меня, потом поднес рацию к лицу.
— Нашел сучку. Нет с ней никого. Только дети. Никуда не денется. На островке они.
ГЛАВА 3
Женщина не может быть счастлива, если она нелюбима, а ей нужно только это. Женщина, которую не любят, — это ноль и ничего больше. Уж поверьте мне: молодая она или старая, мать, любовница… Женщина, которую не любят, — погибшая женщина. Она может спокойно умирать, это уже не важно.