— Доложи!
— Я и Наташа празднуем не то чтоб свадьбу, но общую точку отсчета сошедшихся жизней.
Нина невольно улыбнулась.
— Что ж, пусть вам будет горько, — ответили им.
Когда они вернулись в купе, ей оставалось ехать часа два. Она вошла первая, но уже чувствовала, что он не отстанет. Мужчина говорил, что вся его жизнь была ожиданием ее, что только она поняла его, что он готов ради нее и так далее. Что на всем белом свете только этот мчащийся поезд и они в нем, что сиротство и обездоленность в нас самих, что, в конце концов, что изменится в мире, если им будет хорошо.
Что-то сломалось в ней.
8
Он помог ей вынести чемодан. Спрыгнул и принял ее на руки. Сунул ей в карман, она знала что.
— Интересно, — сказала она, — сколько стоит час профессиональной проститутки?
’— Что ты! — говорил он. — Это же ото всех, за коньяк.
— Теперь это так называется, — говорила она, вспоминая Наташу.
— Так как? — спросил он. Он умолял назвать номер ее телефона. Когда он вернется из командировки, они встретятся.
— Нет. Ничего этого не было.
— Не было, не было, — торопливо согласился он, — мне только видеть тебя. Клянусь чем угодно, всем святым клянусь.
Его звали от поезда. Проводница смотрела на них, из-за нее глядели его приятели.
Поезд тронулся.
— Я найду тебя, — пообещал мужчина и убежал.
На этой остановке сошла только она. Навстречу ей из маленького вокзальчика под руки вывели отца…
Через четыре дня, этим же поездом, она возвращалась. Достался билет только в общий вагон. Сидеть среди плачущих детей долго не смогла и пошла в ресторан. Там что-то заказала. И вдруг встала и, понимая, что это ненормально, прошла через два следующих вагона в тот, в котором ехала на похороны.
Постояла в коридоре. Рядом остановился мужчина. Закурил, немного опустил окно. Стало слышнее грохот состава, холодный воздух опахнул.
— Не дует?
'— Нет.
— Уже все, — продолжал он, следя, чтобы дым не попадал на нее, — уже все, холодов не жди. То есть таких настоящих, ядреных. Будет то ветер, то снег, а в основном слякоть.
Дверь того самого купе отодвинулась. Но никто не вышел. Нина не выдержала и заглянула. Женщина и двое мужчин играли в карты.
— Не составите компанию? — пригласили ее.
Она, слова не сказав, ушла. В ресторане было по-прежнему пусто.
— А я думаю, кто это увел такую очаровательную клиентку, — пошутил официант, что-то ставя на столик. — Немудрено: такую красавицу. О, вот и охрана!
— Позвольте причалить? — За столик без всякого позволения садился офицер в голубых погонах. Щелкнул пальцами, официант, кивнув, ушел. — Почему это, — начал офицер, — вот я — летчик, а выражаюсь морскими словами: затралить, заякорить, взять на буксир. Валера, мне говорят, ты ж сверхзвуковик, ты говори: приземлиться на три точки, или: крыло в крыло…
«Жеребцы, — подумала Нина и встала. — Сколько это стоит? — старалась угадать она, глядя на тарелку. — Оставлю пятерку».
— Па-апрашу! — отвел ее руку офицер.
«Ну и плати», — подумала Нина и ушла.
Все-таки в своем, общем, вагоне невыносимо долгим показался ей обратный путь.
Сидя спиной к движению, она сердцем тянулась обратно, на родину, и час за часом вспоминала, как хоронила мать. «Куда же сейчас отец?» — думала она. С ней он не захотел. На кладбище он обнес из своих рук могильщиков, выпил с ними. «Вот тут, — показал он им, — мое место». — «Приезжайте», — осторожно ответил старший, тоже пожилой, краснолицый оттого, что целыми днями был на свежем воздухе. Нина вспомнила, как сзади нее тихо говорили, что покойница выболелась, что все — по-хорошему. Тогда у нее мелькнула мысль, что если бы мама умерла внезапно, то и тогда нашли бы что сказать в утешение, сказали бы, что хорошо: легкая смерть.
И даже на кладбище, и после поминок, когда отец повел ее смотреть в чулан и подполье, сколько у нее наготовлено припасов, чтоб она не беспокоилась, даже в подполье, а может быть, именно в нем, Нина вспоминала мужчину в ночном купе. Ее обдавало жаром, она кляла себя последними словами, но мужчина вспоминался.
Сейчас, в цыганском шуме общего вагона, она думала, что, может быть, эта встреча и была, как говорят психиатры, отвлекающим моментом. И смягчила удар потери матери. И этой мысли она ужасалась. «Саша! — закричал ее — отец, когда начали подносить ко гробу крышку и могильщик, набрав в рот гвоздей, перевернул топор обухом вниз. — Саша! Открой глаза! Саша! Зачем ты оставляешь меня здесь? Возьми с собой!»
9