Часть пятая
Борьба
На следующий день Митька отправился в монастырь. Идя по дороге он еще издалека заметил какую-то фигуру, она шла в направлении его, прихрамывая – это был Сашка. Митька смутился: он знал, что сильно виноват перед Сашкой и, ему нужно попросить прощения, как-то искупить свою вину. Увидев Сашку, он изо всех сил напрягся, пытаясь подобрать подобающие слова для извинения: «Саш, я виноват… Нет! Саш я очень сильно виноват, перед тобой… Прости Саш, глупо получилось… Саш, я не знаю, как это могло случиться», – проносились в его мыслях слова сожаления, сочувствия и извинений. Вот он стал уже различать Сашкино лицо, которое Саша опустил, немного наклонив голову, словно прятал его от кого-то, – он тоже заметил Митю, и ему стало как-то неловко. Нет, он не испытывал к Мити, никаких отрицательных чувств и эмоций. Он, конечно, еще ничего не забыл, но в глубине своей души давно уже все и всем простил. Тем более что Евдоким сказал, что хорошо знает Митю и просто уверен, что он уже сильно раскаялся в содеянном и сам, наверное, переживает не меньше и даже намного больше о случившемся, чем сам Саша. Да и этот юноша, с умом ребенка, давно уже привык к несправедливости окружающих, которые его, конечно, не понимают, а потому и не принимают. Хотя Евдоким говорит, что это они все не нарочно, а просто, будучи сами очень больны, страдая и капризничая как малые дети, они по своей глупости и духовной слепоте, часто даже и не понимая, что они творят, причиняют боль и себе и окружающим, в том числе и бедному Саше. И Сашка понимал о чем говорит Евдоким, ведь он сам бывал несправедлив к родителям и особенно к маме; особенно когда простудиться и заболеет, тогда он становился очень капризным и раздражительным, и ничего с этим не мог поделать. Сейчас идя навстречу к Мите, Сашка даже чувствовал какую-то непонятную и плохо сознаваемую вину перед ним; он даже толком не смог бы и объяснить, с чем это связано, но он боялся посмотреть ему в глаза. Он как совсем маленький ребенок, который получил нагоняй от родителей, сам не зная за что, испытывал стыд и страх за содеянное, но не мог не объяснить, не сказать, чем он все-таки провинился: может он не должен был подсматривать? Может он не имел на это права? Может он, вообще, виноват уже тем, что он существует?!
В любом случае он чувствовал некую неловкость перед Митей, словно сам Саша был виноват уже тем, что поставил Митю в некое положение должника, вынуждая его оправдываться и извиняться перед ним. Поэтому когда они подошли друг к другу почти вплотную, то Саша, опустив лицо, так нагнул свою шею вперед, что со стороны могло показаться, будто он что-то ищет или разглядывает в траве или на дороге.
– Здравствуй Саш!.. – сказал Митя несмело.
– Здравствуй, – не глядя пробурчал Сашка и попытался, обогнув его скрыться.
– Постой Саш, – теряясь и краснея от стыда, начал Митя. – Я хотел сказать… То есть попросить…
Сашка остановился в небольшом отдалении от дороги и лишь на одно мгновение, кинув свой затравленный взгляд на Митьку, тут же уткнул его в землю, мысленно пряча от Мити там и свое лицо, словно дети, которые играют в прятки, закрывая свое лицо ладонями.
– Я хотел сказать.., – собравшись с силами начал, Митя более бодро и бегая глазами, подыскивая нужные слова, он увидел боковым зрением, что кто-то шел по направлению к ним, он оглянулся и увидел Наташу с ее мамой; они уже были не так далеко, и он отчетливо разглядел лицо Наташи – она улыбалась.
Митя, окончательно сконфузившись, потерял всякий дар речи и в ужасе подумал: «Что она подумает? и что она скажет?» Он так сразу разволновался, что начисто забыл о стоявшем напротив его Сашке, который усиленно прятал свой взгляд в траву и чего-то ждал.
– Ладно, потом поговорим.., – бросил ему Митя и, оставив его стоять одного посреди выгона, круто развернулся и поспешил в сторону монастыря, даже не дождавшись, Наташи с мамой, а наоборот, будто убегая от них.
Он все спешил вперед и его мучали стыд и совесть, ему казалось, что его поймали на месте какого-то преступления. Причем стыд перед Сашей ушел на второй план, а может быть и еще далее; теперь ему было стыдно и неудобно, прежде всего, перед Наташей: «Что она подумала? Как отреагировала когда увидела меня общающегося с Сашкой дурачком? Она наверно будет надо мной смеяться?». Думая так он и сам не заметил, как добрался до монастыря и, войдя в храм, забился в самый дальний угол, недалеко от клироса. Всю дорогу пока он сюда шел, ему казалось, что он чувствует на своей спине насмешливый и укоризненный взгляд Наташи и теперь не без некоторого страха и волнения, он стал дожидаться ее появления.
Вспомнив, что он находится в храме, Митя стал усиленно креститься и кланяться, словно его маленькая душа кричала во весь свой еще слабенький голосок. Но этот крик души внешне пестрый и раскрашенный, как праздничное облачение священников, внутри был еще очень слаб и не сосредоточен, в нем не было целостности и полноты, – это была еще душа ребенка. Митя в молитве буквально кричал всем своим маленьким сердцем, всей душой, но он был действительно еще слишком мал и не понимал, что мыслям и чувствам для выражения необходимы форма и направление, иначе они, вылетая, неорганизованные человеческой волей, просто рассеиваются и исчезают, как белый дым. Ну, наверное, всему свое время?! Да и не оттого ли, не стоит и сильно переживать за посмертную участь ребенка, потому что его «Я» еще толком не сформировалось и не обособилось, а следовательно ребенок еще и не имеет той свободы, используя которую человек способен делать сознательный выбор и этим отдалять или приближать себя к Богу. А значит, душа ребенка подобна парусу, куда подуют окружающие ее ветры, туда она и плывет, а ветры, это все мы, и конечно же Сам Господь Бог. Сформированное и созревшее «Я», это руль корабля и когда оно сформируется окончательно, то человек становится взрослым, и способен в той или иной степени принимать независимые и самостоятельные решения и направлять свой корабль сам, туда, куда зовет его, его душа, порой вопреки всем ветрам. Наверное, похожего состояния, – детской души, – ищут и монахи, да и вообще все те, кто решил посвятить себя Богу и вручить в Его руки свою душу и жизнь: «Господи, да будет во всем воля не моя, но Твоя!» Отказываясь от своей воли, от своего «Я», человек предоставляет себя, свою душу-парус, в руки дыхания Святого Духа.