Баба немного растерялась и оторопела, вначале и не поняв о каком Викторе шла речь, а потом даже смутилась и испугалась, не зная что и сказать ей про виновника смерти ее сына, словно боясь ее огорчить, неуверенно проговорила:
– Да ничего… Он за ум вроде взялся – пить бросил. Наши бабы теперь на него и не налюбуются! Правда, он теперь в монастырь зачистил, с Евдокимом своим сдружился…
– Ну и, слава Богу! – просияло лицо сестры Александры. – Значит, Бог услышал наши молитвы! – и потом добавила, поклонившись станичнице: – Простите, мне пора…
И она быстро исчезла, растворившись в толпе. Баба и слова не успела сказать в ответ, она даже расстроилась из-за этого и всю дорогу пока была в монастыре, пыталась отыскать ее своим взглядом. Ей так хотелось договорить и поведать о непутевом сыне Виктора Митьке, который уже не раз успел отсидеть в тюрьме и занял место своего отца, люди говорят, что даже видели как он, напившись, иногда поколачивал своих родителей. Но сестра Александра к ее великому сожалению, как сквозь землю провалилась и больше о ней из станичников никто ничего не слышал.
Эпилог
«Как все»
Шли годы, но станица особо не менялась, только с каждым годом прибавлялось количество пустующих хат: старики умирали, взрослые становились стариками, дети вырастали и становились взрослыми, большинство уезжало, у некоторых рождались свои дети, – время шло, ветер дул, ковыль стелился. Дон все также величаво плыл по своей дороге, проложенной им через тысячелетия, окруженный степями, холмами и оврагами, лесными урочищами и буреломом. Впитывая в себя на своем пути дожди, реки и ручейки, то разливаясь во всю неоглядную ширь, то сужаясь в своих изгибах и поворотах, сквозь города и села, станицы и деревни Дон шёл мимо людей и их жизней, куда-то вдаль, за горизонт и казалось проживающим на его берегах людям, что нет у него ни конца ни края. Но там где Дон впадает в Азовское море, люди в тех местах знают, что и у него есть свой конец, и этот конец есть начало чего-то нового, уже другого, но более могучего и величественного, – начало новой жизни, той жизни, что действительно разливается вдаль без конца и без края!
На старом кладбище, недалеко от монастыря, среди множества могильных памятников и крестов, изрядно заросшего травою, кустами и деревьями, возле потемневшего от времени креста, сидел мужчина лет сорока. На нем был затертый до дыр и измазанный мазутом желтый жилет путейца, его лицо было тёмно-бордового цвета, видно, что далеко не один года над этим цветом трудились – солнце, ветер и алкоголь. Рядом с ним стояла початая бутылка, какого-то пойла, – то ли водки, а то ли самогона. Он курил одну за одной прикуривая сигареты, друг от друга и то и дело прикладывался к выпивке. Уже изрядно опьянев, он разговаривал с могилой, поглядывая то на нее, то на возвышающийся над нею крест с табличкой, на которой были изображены годы жизни и имя усопшего.
– Ну, вот дядя Евдоким, и я… Был и на могилках у родителей и конечно не мог пройти и мимо тебя. Ты оказался прав, а я оказался просто бабой в штанах. Катюха на этот раз меня не дождалась, да и до этого особо не ждала… Зачем и почему я тебя не слушал?.. Ты меня учил какой-то правде жизни, а мне так хотелось пожить как все, как люди живут… Но твой Бог и вправду наверно не любит полутонов – «не холоден и не горяч», как ты мне говаривал про таких как я. И я упал ниже всех! Жизнь пролетела в каком-то сумасшедшем угаре!.. Надо было остановиться и прислушаться к тебе, но мне все хотелось не отставать от других и быть не хуже чем они… И вот я какой.., глазам мои на себя не смотрели бы!.. – и он в сердцах распахнул свой жилет, в сильном опьянении выпячивая свою грудь вперед. – Не осталось никого – ни родителей, ни жены, ни друзей, нет у меня и детей, и никто не наследует у меня ничего в этой жизни, когда меня не станет! Да и был ли я?.. Словно и не было! Наверно Бог окончательно и бесповоротно отвернулся от меня?.. Но так наверно и честно, так и надо, ведь я тоже постоянно всю свою жизнь только и делал, что отворачивался от Него!.. Как все!.. А есть ли эти все?.. У каждого своя жизнь, своя боль, своя радость и свой ответ…
Он бросил окурок под ноги и затоптал его, потом взял бутылку и вновь приложился к ней, – весь скорежился и искривился, содрогаясь, еле-еле проглотил содержимое.
– Прощай дядь Евдоким! – потом немного постояв, покачиваясь, задумчиво проговорил: – И до встречи…
И пошел, пошатываясь, оттуда прочь. Примерно через час, он оказался на том самом месте, где тридцать с лишним лет назад, произошел тот роковой случай, который навсегда изменил жизнь каждого из участников этих событий и даже жизни их родных и близких. Каждому из них пришлось сделать свой жизненный выбор, свой выбор тогда сделал и Митя. Впрочем, он его делал в своей жизни не раз, как и каждый из тех, кто жил, живет и будет жить на этом белом свете: мы все ежедневно делаем тот или иной выбор. Дмитрий подошел к месту гибели Саши и упав на колени громко заплакал. Потом он услышал гудок паровоза и пошел в сторону, где погиб под колесами поезда Саша, спасая жизнь его отца. Дмитрий сел на рельсу и когда увидел показавшийся из-за угла локомотив, то опрокинулся спиною назад, завалившись поперек дороги. Дмитрий лежал на путях, и чувствовал, как в ногах и под головою вздрагивает от напряжения стальное полотно рельсы. Локомотив гудел и сигналил. Дмитрий открыл глаза и увидел перед собой бездонный, голубой небосклон, прошептал: