— Вы, конечно, ничего не поняли?
Я отрицательно покачал головой.
— Ветер дует на запад и на восток, на юг и на север. Мои же чувства устремлены только туда, где находишься ты. Цветы бывают большие и маленькие, красные и белые. Они ароматны. Много прекрасных цветов на свете, но я перестаю замечать их, когда появляешься ты. Ты одна можешь заменить все цветы на земле, и ветер, и дождь, и солнце.
— Прекрасная песня, Экбаль! Чья она?
— Моя. Я пишу иногда стихи. Однажды их даже напечатали в газете. Вам нравятся?
— Очень.
— Прошу вас, — обратился Экбаль к нам с Зыгмунтом, — приходите завтра ко мне в гости. Я приглашу еще нескольких друзей — будет весело. Я заеду за вами в семь вечера.
Мы миновали устье реки Панджшир и место, где по контракту с Советским Союзом должна быть сооружена плотина[1]. Сразу за только что построенным складом дорожного инвентаря начинался последний участок дороги, данные о котором надлежало включить в наш отчет. Эти два километра, отделяющие нас от Сароби, надо было пройти пешком.
Большую часть долины шириной в несколько километров занимало озеро. Высокий уровень воды в нем удерживался благодаря плотине, возведенной в том месте, где река снова попадала в скалистое ущелье. Дорога вилась по илистому склону, обходя небольшие, но глубокие овраги. Мы осмотрели высокие каменные столбы строящихся мостов, на которые она должна была выходить. Во время дождей ил становился мягким, расползался, что грозило оползнями и полным уничтожением дороги. Да, эти оседающие склоны — твердый орешек. Опорные стены во влажной почве не укреплены — для установки железобетонных креплений в Афганистане нет оборудования. Остается одно — уменьшить крутизну откоса. Потребуется произвести большие земляные работы. А это очень нелегко в стране, где достаточно своего камня, а цемент и железобетон нужно ввозить из-за границы. Вопрос о капиталовложениях, который у нас решался бы на уровне властей повета[2], здесь рассматривал министр или даже премьер.
Головы наши были полны разными планами и предложениями, когда мы наконец добрались до города. Гостиница в Сароби — прекрасное одноэтажное здание. В расположенном террасами парке растут перечные деревья, магнолии, азалии и другие субтропические растения.
За одним из столиков ресторана мы увидели Бронека и чету Фельзбахов. Они обедали.
Фельзбах отвечал за участок Танги-Гару. Бронек должен был ему помогать до приезда всей польской группы.
Я заметил, что Экбаль смотрел на Фельзбаха Исподлобья, несмотря на самое сердечное расположение к нему последнего. Что-то здесь было не так.
Стояла страшная жара. Большой термометр на дверях показывал сорок один градус по Цельсию. Я чувствовал себя усталым и сонным. С трудом съел немного риса с мясом.
После обеда мы вышли на большую затененную террасу, где нам подали чай. Широкая водная гладь отделяла нас от цепи пологих гор. На отмели посреди озера было множество самой различной водоплавающей птицы. Неподвижные силуэты фламинго, цапель и аистов.
Зашел разговор о реконструкции дороги.
— Что вы думаете, господа, о работах, которые здесь проводятся? — спросил Эрик Фельзбах с типично тирольским акцентом.
— Прежде всего сюда предстоит вложить еще немало труда. Галереи, балконы, очистка, укрепление откосов — обо всем этом сказано в нашем отчете.
А полчаса спустя наш «газик» уже поднимался по склонам черных скал Танги-Гару. Впереди красное солнце спускалось к высоким краям ущелья. Сзади стеной клубилась пыль.
Я почувствовал вялость, клонило ко сну. Скамейки, расположенные вдоль бортов сотрясающегося кузова, не давали, однако, никаких шансов даже на иллюзию дремоты. Напротив меня Бронек и Зыгмунт, взявшиеся за дугообразные крепления, поддерживающие брезент, пытались сделать менее неприятными свои взаимоотношения с твердыми клеенчатыми сиденьями. И только Экбаль в своем темном костюме и светлой каракулевой шапке, казалось, ехал в пролетке на прогулку.
Мы миновали Шпуль-Баба. Начался самый опасный участок дороги — Махипар.
Неожиданно в машине что-то резко заскрежетало. Экбаль насторожился.
— Тормоза в порядке?! — крикнул он шоферу.
— В порядке, — ответил тот.
Вдруг раздался глухой треск, машина рванулась, мотор заглох. Прежде чем я понял, что произошло, Экбаль уже выскочил из кузова, схватил первый попавшийся камень и подсунул его под заднее колесо. Под второе подставил какой-то обломок. Только теперь шофер, молодой темнокожий парень, отпустил тормоз и вылез из кабины. Впереди в нескольких десятках шагов от нас чернел вход в туннель. Внизу гремела река. Высоко в горах, над огромным простором скалистой котловины, был виден Махипар.
Через минуту все мы склонились над мотором. У каждого была своя версия причин аварии. И лишь в одном мы были единодушны — дефект серьезный, потребуется длительный ремонт, нужны запасные части.
Я был согласен с Экбалем, что сломалась шестерня в коробке передач. Мы возились с рычагом переключения скоростей, как вдруг в рев реки начал врываться рокот мотора. Внизу на повороте показалась большая, ярко окрашенная грузовая машина. Она шла медленно. Следом бежал человек в чалме. В руках он держал деревянный клин со стальными заклепками.
Красный капот с серебристой надписью «Интернэшнл» приближался. Машина остановилась. Бежавший сзади помощник водителя моментально подсунул клин под заднее колесо.
Двенадцатитонные грузовые машины «интернэшнл» доставляются американской фирмой со смонтированными шасси, мотором и капотом. Весь верх — дело рук местных механиков, плотников, художников. В шоферской кабине могут поместиться четыре-пять человек. Кузов — с высокими, в несколько метров бортами. Внутренняя отделка кабины представляет неограниченное поле деятельности местным мастерам палитры. Витиеватые, художественно выписанные строки Корана, оружие, дворцы, сады, райские птицы, девичьи лица — одним словом, все, что в условиях Востока может соответствовать нашему оленю на выгоне или деве с лебедем. Шоферская кабина украшена изнутри всевозможными подвесками, бахромой, кистями и разнообразными искусственными цветами.
Машины такого типа перевозят товары, но иногда и людей. При этом плата за проезд по неписаному закону полностью поступает в карман водителя.
Поскольку местные жители путешествуют обычно с солидным багажом (ведь даже находясь в гостях у родственников, не мешает при случае заняться торговлей), грузовики бывают нагружены почти вдвое больше нормы.
Грузовик обслуживают шофер с помощником. Один господин, другой — слуга. Я еще не встречал на свете более тяжелых обязанностей, чем у помощника водителя. Он проезжает сотни километров, кое-как прицепившись к кузову сзади! Когда же грузовик преодолевает крутой подъем, несчастный бежит следом с большим деревянным клином, чтобы машина неожиданно не покатилась назад. В горах нельзя надеяться только на тормоз. На виражах же над пропастью один метр вспять может оказаться гибельным.
Помощник не оставляет машину ни днем, ни ночью, дрожа от холода зимой, обжигаясь на солнце летом. Он сторожит, моет, убирает, грузит и всегда готов выполнить любое приказание водителя. А давая сигнал к отправке, протяжно, выкрикивает: «Бурубахайр! Доброго пути!» Вот и прозвали эти размалеванные грузовики «бурубахайрами».
«Пассажирские места» в машине можно подразделить на классы. Первый класс — в шоферской кабине. Если кандидатов на лучшие места больше, чем надо, проблему чаще всего решает имущественное положение, но право первенства принадлежит женщине.
Места второго класса — на лавке в передней части кузова. Опорой для ног служит крыша кабины шофера. При виде людей, сотрясающихся и раскачивающихся из стороны в сторону на высоте двух метров над землей, ничем не гарантированных от падения, создается впечатление, что при малейшем торможении они окажутся под колесами. Но все опасности передвижения меркнут перед безусловными достоинствами пейзажа и возможностью дышать свежим воздухом.
1
Плотина гидроэлектростанции в Наглу, сооруженная при содействии СССР в 1960–1967 гг. и ставшая крупнейшей ГЭС Афганистана (мощность станции — 67,5 тысячи киловатт). —