В мои обязанности входила разработка системы переделок, которые необходимо было произвести на уже существующей стокилометровой трассе Кундуз — Баглан — Пули-Хумри — Доши. Инженер Вжеснёвский проектировал новый шестикилометровый отрезок дороги между Старым и Новым Багланом. Вслед за шестами и измерительными приборами в дело сразу вступали бульдозеры военно-трудовой части.
Мы должны были разрабатывать проекты, составлять сметы, наблюдать за ходом работ. В европейских условиях этот комплекс обязанностей выполняли бы несколько десятков инженеров и техников.
Необходимо было мобилизовать все внутренние ресурсы, чтобы оправдать возложенные на нас надежды, несмотря на сорокаградусную жару, нехватку технических средств и вопреки местному «парва нист» («не стоит беспокоиться»).
Видя, что Вжеснёвский уже готов броситься в атаку, я предложил:
— Надо сейчас же навестить Раима и посмотреть, чем можно ему помочь. Саид, проводи меня.
Мы направились в сторону базара через парк.
По мере того как мы приближались к чайхане, где я намеревался застать Раима, Саид все больше отставал от нас. Он едва плелся в своем европейском костюме, который был ему немного велик. Каракулевая шапка криво сидела на низко опущенной голове. Вид у него был очень несчастный, и я решил перейти в наступление.
— Саид, да вы совсем больны. Вам следует поехать к доктору Хользингеру в Пули-Хумри. Что с вами?
— О инженер-саиб, у меня такие боли в желудке, что я просто не знаю, как быть.
— Вот видите! Но как же вас отвезти в больницу, если Раим болен. Нужно бы…
Я не закончил, потому что в этот момент к нам подбежал Раим.
На нем были белые, стянутые на щиколотках шаровары и выпущенная поверх рубаха. Наряд дополнял короткий незастегнутый жилет и серая каракулевая шапка набекрень. Аккуратно подстриженные усики свидетельствовали о стремлении к элегантности. Все существо Раима так и излучало здоровье и хорошее настроение.
— Салам алейкум, инженер-саиб, салам алейкум! — приветствовал он меня и переводчика.
Я посмотрел на Саида. Тот опустил голову еще ниже и спустя мгновение прошептал:
— Я очень болен. На работу ехать не могу.
Постепенно до меня начинало доходить, в чем дело.
— Саид, пусть Раим отвезет сначала инженера Вжеснёвского, а потом мы поедем с вами. Мне нужно посмотреть, как ведется строительство опорных стен, — сказал я.
И чтобы предупредить дальнейшие объяснения, быстрым шагом направился к гостинице.
Зыгмунт уже успел погрузить инструменты и нервно прохаживался вокруг машины. Я коротко объяснил ему, что болен сам Саид, но, очевидно, он не хочет, чтобы об этом знало начальство, — отсюда и «болезнь» Раима.
За неделю нашего пребывания в Баглане мы усвоили несколько оборотов на языке дари, что позволяло нам объясняться с солдатами без помощи переводчика. Употребление отдельных слов в сочетании с интенсивной жестикуляцией давало вполне удовлетворительные результаты. Выполнение приказов опережало вмешательство переводчиков. При таком положении дел Зыгмунт воспринял перспективу временного отказа от услуг Саида не только без протеста, но даже с удовольствием.
Сначала мы должны были отвезти Зыгмунта и Саида в Старый Баглан, где их уже ждали солдаты, которые должны были оказать помощь при обмерах, а затем вдвоем с Раимом поехать на объекты в направлении Доши.
Мы двигались по старой дороге. Она пролегала через равнину, среди обработанных полей. Через каждые сто метров машину подбрасывало на невысоких насыпях, удерживающих на определенных уровнях обводнительные каналы — джуи. В районе каналов неровная щебенчатая поверхность дороги размокла и стала вязкой. Неожиданные крутые повороты между запыленными садами вынуждали нас отклоняться от основного направления. Огромная туча желтой пыли неслась за автомобилем. По мере нашего передвижения мы сами, одежда и машина приобретали цвет дороги и придорожной растительности. Это старое шоссе, сооруженное тысячами опаленных солнцем рук при помощи примитивных орудий труда и «ослиного транспорта», когда-то считалось первоклассным. Теперь мы должны были построить лучшее.
Военный машинный парк — бульдозеры, катки, колонны грузовиков — позволял сооружать высокие насыпи, что предохраняло дорогу от соседства с обводнительными каналами. Новый тракт с плавными поворотами призван будет способствовать увеличению скоростей, — Афганистан, сегодня еще страна бездорожья, должен иметь хорошие дороги.
Пока же мы стукаемся головами о крышу разболтанного «газика» и движемся в направлении Старого Баглана со скоростью лошади. Новый Баглан, который мы только что проехали, — место пребывания властей. Одноэтажные, каменные, еще не совсем достроенные дома, широкие улицы, ряды молодых платанов и акаций…
На высоком пригорке — современное здание. Это резиденция губернатора. Еще несколько минут тряски, и мы приближаешься к группе солдат. Раим тормозит. Фаворит Зыгмунта — Исмаил произносит традиционное приветствие и вынимает из машины теодолит. Это большая честь-нести дорогой измерительный инструмент. Остальные солдаты разбирают шесты, рейки, ленту. Не прощаясь, мы отправляемся в обратный путь.
Раим, всегда такой разговорчивый, сейчас молчит. Наверное, стыдится за Саида, который страдает молча, скорчившись на заднем сиденье.
Проезжая через Новый Баглан, я решил заглянуть к Абдулахаду.
Мудирийати Фаваидиама (управление общественных работ)[5] в провинции Каттаган было организовано следующим образом. Во главе стоял мудир[6] — Абдул-хан. Ему подчинялись два директора: Сарвар-хан, постоянно проживающий в Пули-Хумри (он ведал дорогами к югу от Баглана), и Абдулахад, действующий на севере провинции. Оба считали себя учениками известных по всему Афганистану польских инженеров Вихжицкого и Хвасцинского. Но если Сарвар-хан обнаруживал признаки когда-то полученного образования, то его коллега не мог похвастаться приобретенными знаниями.
После нашего приезда произошел небольшой конфликт. По приказу инженера Матина провинциальная Фаваидиама должна была выделить нам одну из директорских машин. Жребий пал на «газик» Абдулахада. Однако мы не получили его и вынуждены были пользоваться одним автомобилем. Косые взгляды, которыми дарил нас Абдулахад, свидетельствовали о его внутренней борьбе между патриотическим долгом, призывающим к повиновению вышестоящим властям, и оскорбленным самолюбием.
На этот раз нам предстоял очередной разговор. Мы остановились перед новым, еще не законченным домом.
Больного Саида я оставил в машине, а сам постучал у входа и, несмотря на то, что дверь была открыта настежь, стал ждать, когда кто-нибудь появится. Порог дома в Афганистане можно переступить только с кем-либо из его обитателей, последний же не придет до тех пор, пока не будет подобран соответствующий рангу гостя личный состав принимающих.
Через минуту вышел сам хозяин, высокий, сухопарый человек. В выражении его худого остроносого лица было что-то хитрое и вместе с тем наивное. Поседевшие виски и легкий наклон туловища вперед свидетельствовал о том, что он уже на пороге старости.
— Салам алейкум!
— Алейкум-ас-салам, инженер-саиб!
— Машина готова?
— Фарда, господин!
Фарда означает «завтра». Завтра, которое может наступить через два дня, неделю или через месяц. Этим словом в Афганистане пользуются так же широко, как «пожалуйста», или «спасибо»: произносят его с улыбкой И безо всякой ответственности, как и воспринимают.
— Хорошо, — говорю, — я приду завтра.
— Пожалуйста, приходите. А сейчас, быть может, чаю?
— Нет, благодарю, у меня нет времени. Так до завтра?
Мы вежливо улыбаемся друг другу. Я подаю руку моему собеседнику и направляюсь к машине. «Ах, ты хитрец, — бормочу я, влезая в газик, — завтра я пришлю к тебе Зыгмунта, уж он-то не станет тебя благодарить».
5
По прошествии некоторого времени вместо официального названия «Управление общественных работ», мы стали употреблять более короткое — «Фаваидиама», склоняя его на польский манер. —
6
Мудир — управляющий; уполномоченный министерства (в данном случае — министерства общественных работ) в провинции. —