Мы трогаемся. Я бросаю взгляд на Раима. Выражение лица у него лукавое.
— Хандэ, — произносит он неожиданно.
— Что такое «хандэ», Раим?
И начинается очередной урок языка дари. Я вькту-паю в роли незадачливого ученика, Раим — всезнающего учителя. Он посмеивается, прикрыв рукой рот. Я готов рассмеяться, хотя еще не понимаю как следует значения слова.
Некоторое время мы едем молча, только Саид тихо стонет. И лишь когда подъезжаем к Пули-Хумри, Раим объясняет, в чем дело. «Хандэ» — это шутка, попытка одурачить. Так, значит, Абдулахад смеется надо мной! Ну нет, брат, я тебе этого не прощу. Завтра будет действовать Зыгмунт, а потом мы отправимся к мудиру. Теперь наша очередь шутить.
Баглан с Пули-Хумри соединяет новая, хорошая дорога, протяженностью в тридцать два километра. Проект ее разрабатывался советскими специалистами. Лишь кое-где дорогу надо обезопасить от размывов.
Быстрое течение реки Кундуз, отнюдь не первоклассное оборудование, как, впрочем, и квалификация местных строителей, а также интересы подрядчиков вынуждают производить некоторые работы по нескольку раз. Вода разрушила опорную стену. Что поделаешь — такова, видно, воля Аллаха! Строится новая стена. Опять наживается подрядчик, да и не только он.
Пули-Хумри — крупнейший промышленный центр Северного Афганистана. Здесь находятся текстильная фабрика и гидроэлектростанция. Строятся цементный завод[7], вторая гидроэлектростанция[8] и т. д. Престиж города поднимают первоклассная гостиница и оборудованная по последнему слову техники больница, которой руководит хирург из Вены доктор Хользингер. Дорога, идущая из Кабула, здесь разветвляется: одна ветвь соединяет Пули-Хумри с северо-западными провинциями Мазари-Шариф и Меймене, другая — с северо-восточными: Каттаганом и Бадахшаном. Развитие торговли и мелкой промышленности в этих условиях явление совершенно естественное. Огромные серали — подворья, застроенные мастерскими и лавками, образуют позади главных улиц целые лабиринты. Там можно починить машину, выгодно сделать покупки, а порой увидеть и сверкание ножа.
С ночным обликом сералей как нельзя лучше вяжется слово «экзотика». Нужно обладать крепкими Нервами и душой романтика, чтобы наблюдать за причудливыми тенями строений, мигающими огнями керосиновых светильников и бородатыми вооруженными кочевниками, для которых ружье или кинжал — порой решающий жизненный аргумент.
Когда мы въехали на залитые солнцем, окаймленные белыми домиками улицы Пули-Хумри, было жаркое утро. Вправо от центральной площади, за плотиной, на левом берегу Кундуза — европейский жилой район. Скромные одноэтажные строения скрыты в тенистых, зеленых садах.
Хользингеру мы нанесли визит одному из первых. У нас было для него письмо из Кабула. Кроме того, Зыгмунт утверждал, что поддержание дружеских отношений с единственным в этих краях врачом-европейцем — наш долг по отношению к самим себе. Я не противоречил ему. Поначалу нас приняли холодно. Беседа за кофе и виски носила характер экзамена, в итоге которого мы должны были как можно лучше понять друг друга, стать добрыми знакомыми. Результаты оказались, по-видимому, неплохими, ибо хозяйка дома, несмотря на весьма нерешительный отказ, оставила нас ужинать. Со своей стороны, я понял, что познакомился с интересными, мыслящими людьми. Их знание мира, и в частности Афганистана, поразило меня. Оба, и муж, и жена, были медиками, и, хотя практиковал только доктор, об их имущественном положении после шести лет пребывания в Пули-Хумри ходили легенды. Нельзя было не заметить внешней привлекательности супруги доктора, ее больших серых глаз, низкого мелодичного голоса, очаровательной улыбки. Нет ничего удивительного в том, что, покинув на время свой «газик» и нажав кнопку у входной двери, я забыл о болезни Саида.
Чуть повыше плеча одетого во все ослепительно белое боя, который открыл мне, я увидел льняные волосы и пару слегка прищуренных глаз.
— Ах, это вы, господин инженер. Прошу. Как мило, И что вы о нас помните.
— Доброе утро, мадам, я и не предполагал, что в столь ранний час смогу поцеловать ваши ручки.
Вы, поляки, всегда так галантны. Мы как раз завтракаем. Я надеюсь, вы присоединитесь к нам?
Я начал было отказываться, но не очень решительно, и через минуту уже оказался в столовой. Жалюзи на окнах были опущены, в комнате царил полумрак.
— Доброе утро, господин доктор! — приветствовал я человека, сидящего спиной к свету.
Сзади раздался отрывистый смех.
— Муж скоро придет. Вы разве не знакомы? А живете в одном отеле, если не ошибаюсь.
Я подошел ближе. Мистер Лонги улыбнулся мне. «Интересно, что он здесь делает в рабочее время?»
Хозяйка о чем-то быстро спросила Лонги по-итальянски, тот ответил, и оба засмеялись.
— Нам придется говорить по-английски, — сказала мадам. — Мистер Лонги, к сожалению, не знает немецкого.
В это мгновение в дверях блеснули очки доктора. Он поспешно подошел к столу и поздоровался со мной. Очевидно, с Лонги он уже виделся.
— Что вас привело к нам, господин инженер? — нервозно спросил доктор, отпивая маленькими глотками кофе.
Я объяснил цель моего визита и попросил осмотреть Саида.
— Разумеется, с удовольствием. Через четверть часа приму.
Я быстро допил кофе, упомянул, что у меня масса работы, поблагодарил за милый прием, и уже в дверях спросил доктора о плате. Тот улыбнулся.
— Не думайте об этом. Я рад что-либо сделать для вас. И ни слова больше. Пришлите своего переводчика.
— Спасибо, доктор. Большое спасибо. До свидания!
Я направился к машине.
— Ну, Саид, доктор ждет.
Саид со стоном выполз из-под брезента.
— А как же с деньгами, инженер-саиб?
— Платить не надо, идите.
— Будет больно?
— Не знаю, если даже и будет, то не больнее, чем теперь. Ну идите же, Саид. В Баглан вернетесь на автобусе, может быть, нагоните нас по дороге.
Я подождал, пока мой переводчик скроется за дверями и, бросив короткое «Бурубахайр!», привел в движение Раима и машину.
Проехав несколько сотен метров, мы поравнялись с автомобилем в точности таким же, как наш.
— Это машина Сарвар-хана, — сказал Раим.
— Остановимся.
Через мгновение я пожимал руку высокому, хорошо сложенному мужчине лет сорока в европейском костюме и каракулевой шапке. Приятная, непринужденная улыбка осветила его лицо. Он знал несколько десятков русских слов и немного по-польски. Пользуясь скромным запасом выражений на дари и интенсивно жестикулируя, я пытался объяснить ему, что приехал осмотреть отрезок дороги от Доши до Баглана.
Мне хотелось создать у Сарвара впечатление, что к его деятельности я отношусь с полным доверием и свою помощь предлагаю лишь в решении наиболее ответственных вопросов.
Раим, который вышел из машины и не отставал от меня ни на шаг, сразу понял мое намерение.
За долгие часы совместного пребывания он научился расшифровывать мои жесты и очень точно, насколько я мог судить, передавал на дари смысл моих ломаных фраз.
Было видно, что Сарвар доволен. Все складывалось как нельзя лучше — дома его ждали подрядчики. Он предложил выпить чаю, а затем всем вместе осмотреть дорогу.
Я вздохнул при мысли о чае и дальнейшей потере времени.
— Мне лучше остаться здесь, пока все не будут готовы, — произнес я с надеждой, что мое предложение будет принято.
Сарвар вежливо улыбался, время от времени произнося: «Пожалуйста», на что я неизменно отвечал: «Спасибо». Положение создалось неловкое.
Вдруг я почувствовал, что кто-то тронул меня за локоть. Стоя на цыпочках, вытянувшись как струна, Раим пытался приблизиться к моему уху. Лицо у него было серьезное и озабоченное.
Я наклонился.
— Нехорошо без чая, нехорошо!
7
Предприятие, сооруженное в сотрудничестве с ЧССР, вступило в строй в 1962–1963 гг. —
8
ГЭС в Пули-Хумри, построенная при содействии Советского Союза сдана в эксплуатацию в 1962 г. —