Вот вышел коренастый морячок в бескозырке с аккордеоном и запел под собственный аккомпанемент, подмигивая нашим девчатам, сидевшим в первом ряду на самых почетных местах:
Под густой, под заветной сосною Ты до звезд простояла со мною…
С каждым новым куплетом песня становилась все задорнее, все заразительнее, все завлекательнее. И вот уже подтянули наши девушки, и я слышу, как ведет мелодию Катин, от самого сердца идущий голос:
А потом выступали физкультурники, и акробаты, и юмористы. Не все тонкости болгарского языка доходят до нас. Но мы смеемся вместе со всеми. Мы чувствуем себя дома, у своих, близких нам друзей. И нет никаких границ, разделяющих нас.
А потом общий болгаро-русский хор:
Берег опустел. Где-то далеко на Варнинской башне прогремели двенадцать полночных ударов. Мои товарищи давно уже вернулись домой. Строгая наша бригадирша пересчитала всех, точно наседка своих цыплят, и ушла на покой.
Крепко спал и сосед мой по комнате Антти Карилайнен. А мне не спалось. Я вышел к морю. Широкая лунная дорожка уходила к самому горизонту. Где-то вдали шли несколько лодок, и от каждого взмаха весел взлетали целые снопы золотых искр.
Я взобрался на прибрежную скалу, и передо мной на берегу, на песчаной косе, уходящей в море, возникли два силуэта. Нашу сибирячку я узнал сразу. Она сидела на камне. А он стоял перед ней и что-то говорил, взмахивая рукой… Я не слышал слов, но он несомненно читал стихи…
Сначала я усмехнулся, вспомнив, как наша мать-бригадирша успокоенно шла в свою комнату, уложив своих питомцев… Потом устыдился — еще увидят, подумают, что выследил.
А потом просто перестал обо всем этом думать…
Мне все это казалось прекрасным. И очень чистым. И целомудренным. Эта ночь. И море. И звезды. И потоки искр, стекающих с весел. И зарождающаяся любовь. И стихи. И мечты о счастье. Может быть, именно за это счастье боролся сибирский доброволец Иван Макаров, пришедший пешком из Красноярска в Одессу, из Одессы на Шипкинский перевал. Чтобы через восемьдесят лет здесь, на берегу Черного моря, встретились под звездами его правнучка и сын болгарского партизана. Может быть, это и было то завоеванное счастье, которое так страстно ждал Иван Ганев. Кто знает. Кто может знать, как это началось и как кончится?! И не для того, чтобы завершить сюжет все исчерпывающей и завершающей концовкой, я пишу сейчас этот рассказ.
Ты спрашивал меня, Иван Ганев, что такое счастье. Может быть, Катя Макарова лучше ответила тебе, чем я…
Прометей
Глезос, дорогой! Отдай решетку,
Я тебе отдам свое окно…
Освобожденный из тюрьмы 15 декабря 1962 года Глезос
вновь занял свое место в первых рядах борцов за дело мира и прогресса.
Герою Манолису Глезосу присуждена международная
Ленинская премия.
Семьсот лет до нашей эры эпический поэт древней Эллады Гесиод поведал миру о том, как титан Прометей выступил против бородатого Зевса, осмелился вступить в борьбу с самим господином Вселенной. Он похитил небесный огонь и передал его людям.
Разгневанный Зевс пригвоздил Прометея к скале и велел своему орлу ежедневно клевать печень богоборца. Но впоследствии герой Геракл убил орла и освободил Прометея.
С каким волнением читали мы в юности посвященные Прометею гневные строфы Байрона, который погиб, сражаясь за свободу греков.
Мы мечтали когда-нибудь попасть на родину Прометея, в древнюю Элладу, и увидеть те места, где воевал Байрон… Но много еще было дел на нашей собственной земле. И многие, многие годы, боевые и бурные, прошли до того дня, когда мечта воплотилась в жизнь и я очутился в Элладе… Именно так романтически, а не прозаически мне хотелось называть эту древнюю страну.
И вот я стою в центре Афин перед памятником лорду Байрону.
Благодарная Греция увенчала Байрона лавровым венком… Памятник, однако, показался неинтересным, маловыразительным.
Я вспомнил, с какой любовью всего шесть лет назад в Москве читал мне стихи Байрона на греческом языке Манолис Глезос. И долгие разговоры на берегах Балтийского моря с моим другом, греческим поэтом Петросом Антеосом, влюбленным в Байрона.
Я вспомнил проникновенные стихи Ярослава Смелякова о замечательном поэте, отдавшем свою жизнь за свободу Греции, и о пареньке, стоящем у газетной витрины на московском бульваре и мечтающем о судьбе Байрона. Он думает, этот паренек, о далекой легендарной стране, где борьба с фашизмом еще не закопчена.