Обелиск из розового мрамора, присланный с Урала. Бронзовые лавры…
Он умер поздним летом 1935 года в Москве… И мы провожали его в последний путь в Париж… Среди друзей, которые несли его гроб к Белорусскому вокзалу, был Секретарь Московского Комитета партии Никита Сергеевич Хрущев.
А потом перед Барбюсом открылись ворота Пер-Лашез. Париж не видел такого количества народа на улицах со времени смерти Виктора Гюго.
Он занял свое место у стены Коммунаров…
«Мертвецам Коммуны!»
Нет… Они по-прежнему живы в сердцах миллионов:
Коммунары… И Барбюс… И Элюар. И полковник Фабьен. И узники Равенсбрюка.
Борьба продолжается…
Я вспомнил последние встречи с Барбюсом, и последние его минуты, и последние слова о том, что надо бороться, надо спасать мир.
Улица Мари-Роз
В конце знаменитого Латинского квартала, увековеченного в сотнях произведений французского искусства, квартала, где зарождалась слава многих прославленных мастеров науки, литературы и живописи, — зеленый оазис. Маленький бульвар, называемый парком Монсури.
В самом начале нашего века сюда часто приходил с книгой в руках невысокий, коренастый иностранец. Когда он снимал шляпу, обнажался высокий лоб мыслителя. Иностранец садился на скамью, читал. Вставал и энергичной, быстрой походкой шагал по аллеям сада. Иногда он приходил вдвоем. Его сопровождала молодая женщина с очень добрыми близорукими глазами.
Обычные посетители парка Монсури привыкли к этим людям. Иностранцы, видимо, любили детей, следили, улыбаясь, за их играми, одаряли нехитрыми лакомствами.
Они жили неподалеку от парка Монсури в скромной двухкомнатной квартире на улице Мари-Роз, 4. Соседи мало знали об их профессии, заработках. Знали, что хозяин квартиры — русский. Его фамилия Ульянов. Жену его зовут Надя, а тещу — мадам Элизабет. К ним часто приходят гости. По виду — ученые, литераторы, рабочие. Они просиживают у Ульяновых часами. Но никакого шума, типичного для ателье и мансард Латинского квартала, не доносится из окон квартиры Ульяновых.
Иногда лишь поют мелодичные русские песни. Соседи знали только, что вечерами, когда приходят гости, на стол водружается знаменитый русский самовар.
А по утрам господин Ульянов выкатывал на улицу старенький, видавший виды велосипед. Велосипед уже давно дышал на ладан. К удовольствию ребятишек (у них было мало развлечений на этой тихой улице), этот серьезный, немолодой велосипедист частенько тут же на улице, засучив рукава, ремонтировал свою дребезжащую машину…
Велосипед особенно беспокоил домовладельца. Никто из солидных, кредитоспособных людей не ездил на подобных машинах. На какие деньги живет этот господин Ульянов? Сумеет ли он оплачивать квартиру?
Один из друзей Ульянова — веселый печатник — успокоил домовладельца:
— Это очень богатый человек, — объяснил он, — он большой чудак и живет в Париже инкогнито. У него огромное состояние в России и большой счет в банке «Лионский кредит». Вы можете проверить…
Домовладелец проверил и убедился, что печатник прав. Счет господина Ульянова в «Лионском кредите» был значителен.
Одного не знал хозяин, что все суммы большевистской партии в Париже были положены в банк на имя Ульянова…
…Владимир Ильич Ленин работал в эти дни над книгой «Материализм и эмпириокритицизм». Он кропотливо изучал материалы, посещал книгохранилища Сорбонны, библиотеки святой Женевьевы, Арсенала, Французской национальной библиотеки.
На своем испытанном велосипеде он ездил в деревню Лонжюмо читать лекции в школе по подготовке партийных кадров, которую он создал. В школе учились такие замечательные люди, как Серго Орджоникидзе.
Всего Ленин прочел около 50 лекций по политэкономии, аграрному вопросу, теоретическим и практическим проблемам социализма.
Большинство слушателей приезжали из России после опасной подпольной работы. Жителям Лонжюмо, как рассказывает старый французский коммунист Флоримон Бонт, были подозрительны эти «сборища». И Ленин объяснил им, что эти живущие коммуной слушатели — русские учителя. Что они проходят здесь теоретическую переподготовку.
Жители Лонжюмо и верили и не верили. Все же им казалось подозрительным, что эти учителя, «профессора», ходят летом босиком, любят петь хоровые песни. Да и сам главный профессор частенько подпевал им.
«Странные они все же люди, ваши «учителя», — не раз говорил Ленину местный врач.