— Ясное дело, детдомовская, — говорили ей. Она снова шла, спала в жестких соломенных ометах.
На седьмые сутки вышла к Троицку. Долго стояла на центральной улице, довольная, что пришла в родные места.
— Ты чья, девочка?
— Ничья. Из приюта я.
— Пошли со мной. — Женщина привела ее в райисполком.
Таня сидела в незнакомой комнате, теплой и уютной. Пришли двое, долго расспрашивали ее, почему убежала из детского дома.
— Придется отправить обратно.
— Не пойду я, — сказала она.
— Где же ты будешь жить?
— В няньки пойду.
— Тебе самой нужна нянька.
— Я сильная, — сказала Таня.
— Ладно, пристроим…
Несколько лет спустя она встретила Николая Лопатина, полюбила его, вышла замуж. К тому времени она многое умела делать, но так и не привязалась по-настоящему ни к одной специальности. Работала посудницей в столовой, порой завидовала поварам, но боялась, что у нее ничего не получится. Ей советовали переходить на кухню, но она не торопилась.
Десять лет, как один день — взамен недавним обидам и слезам. Память о прошлом не уходила. Да она и сама ни за что бы не рассталась с этой памятью. Ей была дорога детская привязанность к таким же, как она, сиротам из Варламовского детского дома. Она помнит занесенный февральской пургой Троицкий вокзал, город, где нашла приют, друзей, свой дом, любимого человека.
Татьяна Кузьминична осталась снова одна в июне сорок первого. Муж погиб под Минском в первые дни войны.
Похоронная разыскала ее в другом большом городе: она училась в полковой школе на повара. Ее спросили на экзаменах — что делать, если кухня разбита. Она взяла лопату и вырыла для котлов лунки. А если не будет воды? Она снова взялась за лопату: нужно рыть колодец. Она стала военным поваром, жена погибшего старшего лейтенанта, артиллериста Николая Лопатина.
Блокада Ленинграда прошла на ее глазах. Шесть раз ее кухня взлетала на воздух. На месте повозок дымились воронки, но Татьяна Кузьминична не плакала, было некогда. Сбивая руки, рыла землю. Уходил к березовым верхушкам белесый, как стволы деревьев, дым, а она думала, что он тянется очень медленно, могут снова налететь самолеты.
В одно из наступлений, собираясь вслед за дивизионом, Татьяна Кузьминична услышала стон. Она схватила санитарную сумку, побежала, залетела в крутую воронку, едва выбралась из нее. Прислушалась и в опустившейся после гулкого боя тишине не различила ни одного звука. Неужели сбилась? Ей хотелось кричать, звать своих. Тут она снова поймала стон, бросилась на зов и увидела пятерых солдат, придавленных землей.
— Сестренка, выручай. — Она вытащила одного, самого тяжелого, он не мог идти. Чудом подвернулась санитарная машина, спешившая за частью. Подбежала к ней, остановила — там раненые.
Помогла перенести всех в машину. Та уже тронулась, но она закричала: стой! Вернулась к кухне, схватила термос с супом.
— Спасибо, сестренка.
В глазах у нее стояли слезы, как капельки росы. Она смахнула их, чтобы не видели…
У нее была собака. Ее дали для охраны кухни. Татьяна Кузьминична научила ее различать русскую и немецкую речь. По ночам обвязывала собаку мешками с хлебом, брала термосы, и они ползли к своим. Повисали надолго над головой ракеты, и тогда прижимались к снегу повариха и ее верный спутник — собака, и снова ползли. Не раз, заслышав издалека незнакомую речь, собака предупреждала ее об опасности, заставляла подолгу лежать, замерев на снегу. Добравшись до окопов, Татьяна Кузьминична разливала по мискам суп, не задерживаясь, шла дальше. Ее провожали всегда одним: «Спасибо, сестренка».
Шли мимо раненые. Она звала их, кормила, давала на дорогу хлеба.
— Спасибо, сестренка, — говорили ей.
Уходили в поиск разведчики. Она ждала их вместе со всеми, кормила в первую очередь и всегда слышала благодарное: «Спасибо, сестренка».
Как-то нечаянно услышала: «Сутки кончаются, а до ребят не можем пробиться». Спросила: что случилось? От нее не было секретов: двое не успели отойти. Окопались метрах в восьмистах от передовой. Пока держатся. Надолго ли их хватит?
— Спасать их надо, — сказала она.
— Не подойдешь. Двоих уже подстрелили. А третий едва дополз обратно с перебитой ногой.
Ей нужно было к командиру, и в его землянке она снова услышала о тех двоих. Командир кричал в телефонную трубку, и она поняла, о чем его спрашивают. Она вдруг забыла, за чем пришла, и когда командир спросил, что ей нужно, сказала:
— Пошлите меня. — Он не понял, и тогда она повторила снова:
— Пошлите меня к ним.
Он махнул рукой — куда тебе. Снова зазвонил телефон, командир разговаривал долго и, когда кончил, увидел, что она не ушла.