Вот он, живой ответ смерти — юные драконы. Разве не им держать нити жизни?
Силиэль робко улыбнулась, Оли вздрогнула — сквозь черты Сили проглядывала Элен: тихая, нежная и невероятно стойкая. Братья тоже поймали улыбку — теперь редкую гостью на лице сестры. Все трое носили полный траур, они тихо скорбели и печалились.
А Оли, Оли тосковала[1]…
Олейя почувствовала, как их маленький собрат шевельнулся в животе. Алеэль нахмурился и резко повернулся, на секунду уступая своему дракону, дракон почуял незнакомого знакомца:
— Мама? — Алеэль не смог спрятать изумленного взгляда. Все трое долго и пристально изучали хозяйку замка. От Олейи не укрылась откровенная растерянность гостей. Не такой привыкли видеть Темную Рею Поднебесного.
— Мама, что с тобой?! — голос Алеэля был пронизан тревогой.
— Я вас не звала, — отчеканила Олейя, пряча смущение и страх. — Ваше место сейчас не здесь, и не со мной.
— Простите, госпожа, — начал Амир, опережая растерявшегося брата. — До нас дошли вести, что Вы нездоровы. Мы не могли остаться в стороне!
— Разве мои болезни — это повод оставлять линию фронта? Поднебесный нуждается в вас!
Драконы растерянно переглянулись.
— Мама, что с Вами? — очень тихо переспросила Силиэль. Она сделала шаг и протянула руку.
И в эту секунду Оли поняла — стоит дракону её коснуться, и яркий свет жизни угаснет. Проклятье пожрет драконят, как пожрало Нору, как поедает её саму и Эндемиона:
— Нет! — Олейя шарахнулась в сторону. Сили вздрогнула. Алеэль встал между обеими, защищая. Только… кого от кого?
Олейя медленно окинула взглядом гостиную, разделенную на свет и тень.
Она, Темная Рея, стояла в тени, в царстве мертвых. Здесь же стояли её подданные, гниющие останки подлых мертвецов, призраки, тени некогда живых, даже не их души, — так, просто след, память места, не больше.
Алеэль, Амир и Сили оставались на свету, были его продолжением. Но Оли видела, как хищно оскалилось её подданство на гостей из мира живых.
— Уходите! — коротко отрезала Олейя, поворачиваясь к выходу. — Я повелеваю вам уйти.
Она бросилась вон из гостиной, Алеэль кинулся следом, пересекая границу света и тени. Олейя успела захлопнуть дверь личных покоев у самого носа принца.
— Мама, открой! — Алеэль колотил в дверь. — Умоляю, открой!
Олейя огляделась — призраки ночи хищно оскалились, чуя добычу. Маленький драконенок бился внутри, как рыбка в аквариуме. Олейя едва совладала с трясущимися руками. Чугунный тяжелый засов крепко держал дверь. Но на той стороне потеряли терпение — дверь начали вышибать.
— Мама, я могу помочь! Мамочка, открой! — засов дрогнул, винты вырывали куски стены, драконенок внутри метался, чуя собрата. Только Алеэль погубит и себя, и его! Ему не спастись… Он проклят вместе с ней, одним проклятьем.
— Алеэль, убирайся! Я приказываю тебе! — Оли задрожала.
Дверь едва держалась. Вся армия ночи, все силы проклятого мира, все грязные ошметки чужих темных дел и поступков, вся нечисть собралась, ожидая жертву. Огня дракона не хватит, чтобы сжечь их всех!
Олейя в отчаянии прижалась к стене, засов звенел.
Олейя схватила арбалет. Дверь вылетела, Алеэль едва не переступил порог.
Оли смотрела только на тонкую грань, невидимую нить отделяющую сына от Мрака Темной Реи.
— Мама, — выдохнул Алеэль.
Миг — и он пересек бы черту. Оли вдруг поняла, что нужно сделать, чтобы Мрак не пожрал Свет. Чтобы Поднебесье уцелело, а драконий огонь не угас. Темная Рея всегда оставалась воином, и теперь ей хватило духа.
Болт вырвался, свиста не было, как и стона, только глухой стук.
Алеэль выхватил из рук арбалет уже без болта.
Олейя провожала Свет глазами. Ей вспомнилось, как маленькой она играла с камнями у реки, как прозрачный, искрящийся свет струями огибал пальчики…
Сны дракона. Час Дракона. Море.
Хлопья мокрого снега прятали хвою соснового леса под пушистым, тающим покрывалом. Возле костра хлопья превращались в крупные капли, они росою усеивали пожелтелые иголки. Пламя тихо потрескивало, расходясь теплом, светом и прозрачным, ароматным дымом, рассеивая сумерки.
Сильвия очнулась, она лежала на коленях у старой травницы. Авдотья ласково гладила по голове и что-то тихонько напевала.
От прикосновений становилось теплее, но тело знобило, желудок крутило дурнотой, горло и легкие саднило. Спазм сводил дыхание и голова надрывно болела. Действия яда не отпустило, Сильвия едва могла пошевелиться, то и дело проваливаясь в сны-галлюцинации.