«Очень молодой» Роджер положил руку на сердце:
— «Язык Форсайта — клад его», смотри «Мармион»[35]. Но вам нечего беспокоиться.
— Не могу быть спокойной, пока не узнаю, что он не приложил к этому руку.
— Тогда всё в порядке. Корвен тут ни при чём.
Динни молча съела булочку, потом завела разговор о старинном серебре. «Очень молодой» Роджер разразился целой лекцией о различных его марках и обещал сделать из девушки знатока, если она когда-нибудь соберётся и проведёт у него конец недели.
Расстались они сердечно, и Динни поехала к дяде Эдриену, хотя в глубине души продолжала испытывать какую-то неловкость. В последние дни стало тепло, и деревья оделись пышной листвой. В сквере на площади, где квартировал Эдриен, было так тихо и зелено, словно там прогуливались не люди, а духи. Дома у дяди никого не оказалось.
— Но мистер Черрел обязательно будет к шести, мисс, — уверила девушку горничная.
Динни ждала Эдриена в маленькой комнатке с панелями, полной книг, трубок, фотографий Дианы и обоих детей Ферза. Старый колли составил ей компанию, и девушка сидела, прислушиваясь к шуму лондонских улиц, врывавшемуся сюда через открытое окно. Когда вошёл Эдриен, она почёсывала собаку за ушами.
— Ну, Динни, вот всё и кончилось. Надеюсь, теперь тебе полегче?
Динни протянула ему письмо:
— Мне известно, что Джерри Корвен тут ни при чём. Но вы ведь знаете Юстейса Дорнфорда! Я хочу, чтобы вы потихоньку выпытали у него, не он ли уплатил издержки.
Эдриен пощипал бородку:
— Вряд ли он скажет.
— Кто-то же их уплатил, а кроме него — больше некому. Самой мне идти к нему не хочется.
Эдриен пристально поглядел на племянницу. Лицо у него было серьёзное и задумчивое.
— Задача нелёгкая, Динни, но я попытаюсь. А что же будет с нашей парочкой?
— Не знаю. Они тоже. Никто не знает.
— Как восприняли процесс твои родители?
— Ужасно рады, что все наконец позади. Теперь это больше их не интересует. Дядя, милый, сообщите мне поскорее, если что-нибудь узнаете, хорошо?
— Разумеется, дорогая. Но боюсь, что попытка будет напрасной.
Динни отправилась на Мелтон-Мьюз и столкнулась с сестрой на пороге её дома. Щеки Клер пылали, в каждом движении и во всём её облике чувствовалась нервозность.
— Я пригласила Тони Крума приехать сегодня вечером, — объявила она, когда Динни уже прощалась, спеша на поезд. — Долги надо платить.
— О! — только и смогла выдавить Динни.
Слова сестры не выходили у неё из головы и в автобусе по дороге на Пэддингтонский вокзал, и в буфете, где она съела сандвич, и в вагоне кондафордского поезда. Долги надо платить! Это первое условие самоуважения. А что делать, если судебные издержки покрыл Дорнфорд? Так ли уж драгоценна её особа? Она отдала Уилфриду все — сердце, надежды, желания. Если Дорнфорда устраивает то, что осталось, — почему бы и нет? Девушка перестала думать о себе и вернулась к мыслям о сестре. Та, наверно, уже расплатилась. Кто нарушил закон однажды, тот должен нарушать его и впредь. И всё-таки как легко за несколько минут погубить своё будущее!
Девушка сидела не шевелясь, а поезд с грохотом летел навстречу сгущавшимся сумеркам.
XXXV
Неделя, которую Тони Крум провёл в своём перестроенном коттедже, была ужасна. Показания Корвена на повторном допросе словно выжгли ему душу, и опровержение Клер не смягчило ожога. Молодой человек был склонен к старомодной ревности. Он, конечно, знал, что жена обязана не уклоняться от супружеских объятий; но особые обстоятельства и душевное состояние, в котором пребывала Клер, придавали всему эпизоду нечистоплотный, более того — чудовищный характер. А то, что Тони пришлось давать показания сразу же вслед за таким жестоким ударом, ещё больше растравило его рану. Человек прискорбно непоследователен в вопросах пола: Тони сознавал, что он не вправе ревновать, но легче ему от этого не становилось. И теперь, через неделю после суда, получив приглашение Клер, он долго колебался, как поступить — не отвечать вовсе, ответить резко или ответить по-джентльменски, хотя с первой минуты уже знал, что поедет.
С такой путаницей в мыслях и тупой болью в сердце он явился на Мьюз через час после ухода Динни. Клер открыла ему дверь, и они с минуту постояли, молча глядя друг на друга. Наконец она рассмеялась.
— Ну, Тони, смешная история, верно?
— В высшей степени забавная.
— У вас больной вид.
— А у вас прекрасный.
Она действительно была очень хороша в открытом красном платье без рукавов.
— Простите, Клер, я в дорожном костюме. Я не знал, что вы собираетесь выйти.